Психологизм и утонченность поэзии Тютчева. Стихотворения «Silentium» и «Есть в осени первоначальной»

“Мысль изреченная есть ложь” — заявил Федор Иванович Тютчев в стихотворении “Silentium” (“Молчание”, 1830), ставшем знаменитым едва ли не вследствие шокирующего воздействия на читателя вышеобозначенной фразы. Что же она означает? Толкования были разные. Некоторые критики и литературоведы не в столь отдаленные времена склонялись даже к выводу о том, что Тютчев как поэт-идеалист будто бы отрывает “мысль” от “слова”, высказывает неверие в способность слова равноценно выразить то, о чем думает человек, что анализируется им в момент “мыслительных” операций. Считалось, что мысль вообще невозможна вне слова никогда, ни в каких формах языка и действий.

Не буду вдаваться в психо-физиологические и философские стороны этого вопроса. Скажу лишь, что сам Тютчев имел в виду не столько физиологический процесс, сколько техническую, если так можно сказать, сторону поэтического мастерства. Мысль изреченная есть в известной степени ложь, во всяком случае — часто ложь, потому что найденное и взятое слово для поэтического воплощения наблюдений или чувств, действительно, не всегда выражает то, что поэту хотелось бы сообщить своим читателям. Отсюда постоянный поиск “лучшего”, более точного слова, самые муки творчества, знакомые каждому мало-мальски добросовестному автору. Понятны сетования в этой связи и В.Маяковского, ставшие крылатой фразой: ”Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды”.

Ф.И. Тютчев обладал необычайной тонкостью ощущений и — как следствие этого — повышенной требовательностью к своему слову. Утонченность предметной и психологической характеристики — одно из самых важных свойств поэзии Тютчева, замеченное еще А. Фетом. Откликаясь на новое издание стихотворений Тютчева (1883), он так охарактеризовал своеобразие лирики уже умершего (1873) Тютчева:

Действительно, Тютчев стремился к предельной конкретности описаний, к выделению едва ли не самых конечных и, значит, неповторимых, изначально существенных признаков тех или иных явлений. Этим, пожалуй, объясняется и его частое употребление слов в их необычной и даже, на первый взгляд, несвойственной им функции:

Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора...

Принято говорить о “ранней осени о “начальной поре“ осени. С этой стороны “первоначальная пора“ — как бы и бессмыслица, или — на крайний случай — очевидная лексическая избыточность. И все-таки данное обозначение осени не только допустимо, но и воспринимается как в высшей степени поэтическая характеристика. И в самом деле, действительно, есть такая грань, такое время, когда лето еще не кончилось, а осень уже вступает в свои права. Это первоначальная (“предначальная“) пора осени. Ее-то с поразительной тонкостью и точностью схватывает наш поэт. Тонкость наблюдений становится средством наиболее полной передачи признаков природного состояния. Неслучайно именно это стихотворение JI. Н. Толстой, по воспоминаниям А. В. Гольденвейзера, считал предельно впечатляющим, особо указывая на смысловую емкость строки, “пустеет воздух, птиц не видно боле”.

Однако отмеченная емкость свойственна Тютчеву не только при описании природы, но и в характеристике сложных, порой очень противоречивых и трудно уловимых душевных ощущений человека. В этом отношении большой интерес вызывает уже упоминавшееся стихотворение “Silentium”, которое начинается словами:

В критике и литературоведении это стихотворение рассматривается преимущественно как отражение “трагизма времени", обреченности человека “на внутреннее одиночество”. Идею “Silentium” связывают также, как уже отмечалось, с жалобами поэта на невозможность выразить свое состояние словами. Такие соображения заслуживают внимания, но они не раскрывают все-таки главной темы шедевра. Между тем она, на мой взгляд, очерчена достаточно определенно: это тема человека, сущности его нравственно-общественного бытия. Чтобы убедиться в этом, необходимо продолжить цитирование:

Мотив отчужденности человека от мира (“Лишь жить в себе самом умей”), несомненно романтический, нисколько, однако, не сужает диапазона человеческой личности, ее возможностей. Оказывается, и это совершенно справедливо, если иметь в виду развитую, сложившуюся личность, - “есть целый мир в душе твоей“. Иначе говоря, Тютчев акцентирует внимание на богатстве духовного мира человека. Кроме того, он отстаивает суверенность, неповторимость внутреннего мира человеческой личности, взятой в ее индивидуальном проявлении. Поэт желает как бы сказать человеку: “Ты особый, своеобразный и неповторимый Отсюда и — “другому, как понять тебя ?”. То есть, конечно, в чем-то можно, но- не полностью, не абсолютно, и потому — “как понять тебя ?” Это не жалоба, не трагическое сетование на противоречивость мироздания, а констатация нормы бытия: “другой” есть другой, ему и не надо (просто не надо!) понять тебя до конца.

В этой связи становится очевидной и третья важная мысль поэта. Поскольку “Ты” (напишем местоимение с большой буквы, так как оно обозначает у Тютчева Человека) особый и неповторимый, то и богатство своего внутреннего мира нельзя адекватно выразить словами. Язык души — богаче словесного языка, и даже — звукового. С этим спорить невозможно и ненужно, ибо душа — место, где возможно пребывание Бога. А выразить присутствие Бога, исчерпать все, что относится к таинству Бога, человеческим словом, конечно же, невозможно. Вот почему: ”Мысль изреченная есть ложь“. Тут нет никакой трагедии. Это в конце концов закон Бытия, и стремиться словами обозначить все его признаки, все его особенности, по меньшей мере, наивно. Тютчев был далек от таких упрощений.

Характеризуя человека, его нравственно-этические основы, поэт справедливо полагал, что если личность живет богатой внутренней жизнью, то выставлять ее, как говорится, напоказ вовсе необязательно. Необязательно и даже вредно свои сокровенные, “таинственно-волшебные“ думы делать достоянием каждого:” их оглушит наружный шум“. То есть, твои думы могут быть непоняты, а то и осмеяны, подвергнуты надругательству. И ты загубишь свое внутреннее богатство, лишишься мира, которым живешь.

Еще и так можно прочитать мысль поэта: будь уважителен к своим думам и чувствам, будь скромен, этим ты сохранишь богатство своей души. Не торгуй душевной благодатью, если одарен ею, не меняй ее на “показной “, какой-либо летучий, временный успех среди людей. Таков, на наш взгляд, основной смысл стихотворения “Silentium”.

Что касается начальной строки - “молчи, скрывайся и таи“ - то и она отнюдь не заключает в себе совета быть хитрым и лукавым. Напротив: будь сдержан, по возможности, немногословен в выражении своих чувств. Слово “таи” равнозначно понятиям “береги”, “защищай” внутреннюю духовную благодать от всяких внешних поношений и соблазнов. Глубокая и, я бы сказал, истинно христианская мысль! Ведь не зря сказано: ”Царство Божие — внутри нас“. Его и надо сберечь в себе прежде всего.