Мотив мятежности и борьбы в творчестве М.Ю. Лермонтова. Анализ стихотворения «Парус»

Вопрос, на который хотелось бы обратить внимание - вопрос о мятежности Лермонтова. Он вытекает из предыдущих заключений. О мятежности Лермонтова говорят и очень часто пишут, считая ее главным качеством поэта. И она действительно присуща ему. О ней и до Октябрьской революции писали как о глубинном свойстве натуры поэта. Однако после революции 1917 года данное понятие применительно к Лермонтову подверглось столь широкому переосмыслению, что стало употребляться для обозначения чуть ли непрямой революционности поэта.

Правда, в буквальном смысле этого слова сейчас Лермонтова революционером никто не называет. Это давно отвергнуто. Однако мотивы мятежности, как правило, объясняются таким образом, что поэт оказывается выразителем именно революционных настроений. И тут необходимы существенные поправки.

Конечно, объективный смысл поэзии Лермонтова очень широк, многоаспектен. И при известных переосмыслениях, сближениях по “ассоциации” лирику поэта можно использовать и в революционных целях. Но в субъективном плане, в реальных замыслах произведений и настроениях Лермонтова, его мятежность не сводима только к протесту. Часто она выражала и вовсе не протест, а поиск, тоску по идеалу, жажду любви, разумной деятельности, гармонии и т.д. И не случайно ведь в одном из самых последних своих стихотворений (“Выхожу один я на дорогу...”) Лермонтов мечтает о том, чтоб про любовь мне сладкий голос пел,

Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.

“Склонялся и шумел” - умиротворяющий образ, образ лада и гармонии, а не раздора и вечного противоборства. В таком, широком разрезе, думается, надо воспринимать мятежность Лермонтова, отнюдь не сводя ее к революционности или только к борьбе. К сожалению, в наших анализах, в особенности школьных, да и вузовских подчас, лермонтовская мятежность уподоблена только отрицанию, только борьбе с окружающей действительностью, борьбе за свободу. Так, в ныне действующей программе по литературе в школе сказано: “Жажда борьбы и свободы (ни больше, ни меньше! - И.Щ.) основной мотив” стихотворения “Парус”

Но это, мягко говоря, натяжка, потому что о такой жажде борьбы и свободы в “Парусе” Лермонтова нет даже и намека. Чтобы убедиться в этом, достаточно внимательно прочитать стихотворение. В первой строфе спрашивается: Что ищет он (Парус) в стране далекой (не в той, которую “покидает”, а в какой-то другой), что “кинул он в краю родном?” “Ищет” и “кинул” означают состояние поиска, а не борьбы. Ведь если “кинул”, “оставил”, значит, уже, строго говоря, не борется. Берем вторую и третью строфы. Там говорится о том, как прекрасно все то, что покидает Парус: “Под ним струя светлей лазури ЩЩ Над ним луч солнца золотой...!” Чего же еще? Здесь все ласкает душу и взор созерцателя, с этим нельзя, да и не нужно, бороться. Другое дело, что это, - даже это! - не может заглушить какую- то внутреннюю неудовлетворенность лирического героя.

В чем же источник такой неудовлетворенности? По смыслу многих анализов получается: в окружающей действительности; в школе иногда даже добавляют - “царской”. Но ведь в “Парусе” окружающая действительность не так уж плоха, она не может вызвать “негодования”: “Играют волны - ветер свищет // И мачта гнется и скрипит”. Все в движении, в гармонии. А вот в душе Поэта-паруса такой гармонии, - увы! - нет. Поэтому даже “луч солнца золотой” не может дать лирическому герою утешение, и он просит бури, “как будто в бурях есть покой”.

Слово “как будто” очень существенное: в поэтическом контексте оно означает лишь предположение того, что в какой-то “буре”, вероятно, можно обрести покой, а можно и не обрести. Но если под бурями понимать социальную сумятицу, т.е. революцию, на чем настаивали некоторые исследователи, то где доказательства того, что Лермонтов именно ее и жаждал, будучи уверенным в ее врачующих последствиях. В каких деталях это выражено? Ведь парадокс в том, что поэтическая функция слова “буря” заключается главным образом в обозначении того, что может или могло бы изменить, но еще не изменило внутреннего строя я мятущегося”, т.е. чего-то ищущего, героя. Вот и все! Ничего другого (скажем предполагаемой революционной бури) в стихотворении нет. Данное предположение привнесено в текст нашим (обостренным в политическом плане) воображением. Между тем, если чего-то и жаждет герой в “Парусе”, так прежде всего перемены (для этого нужна “буря”!) своего душевного настроя, а не перемены окружающей действительности.

В свете предложенного здесь анализа, - а он, как видим, осуществлен в соответствии с логикой поэтической структуры стихотворения, - весьма сомнительной и, значит, ненужной выглядит установка воспринимать лермонтовский шедевр как отражение борьбы за свободу. Это надуманный, абстрактный тезис, ибо о какой свободе (тем более политической) может думать герой, который не избавился от своей душевной тревоги, сумятицы, не нашел своего места в жизни (вот почему он “счастия не ищет и не от счастия бежит”), не пришел к согласию с самим собой, к внутреннему равновесию, без которого нет смысла мечтать о какой-то свободе! Да и что она ему даст, если он еще не знает цели своего существования?

Все это со всей очевидностью показывает, что господствующие у нас трактовки “Паруса” уводят нас от истинного понимания его сути, неоправданно сужают смысл великого произведения. На самом деле в “Парусе” Лермонтов ищет чего-то большего, чем свобода: он ищет выхода из кризиса человеческой души, ищет гармонии.

И так, к сожалению, не только в анализе “Паруса”, но и в других произведениях Лермонтова, все еще сказывается и подчас господствует пагубное влияние догматической социологии, от которой нам предстоит освобождаться с большей интенсивностью, чем это было до сего времени.