М.Ю. Лермонтов и декабристы

Один из спорных вопросов современного лермонтоведения связан с необходимостью уяснения истинных, а не воображаемых точек соприкосновения Лермонтова с декабристской идеологией. Пока положение здесь таково, что декабризм признан исходной позицией в творчестве поэта. Мало того, Лермонтов считается прямым наследником декабристов, как Герцен. Через него, т.е. от Лермонтова, якобы перешла эстафета декабристов к революционерам-демократам, к Некрасову, а от Некрасова выход на финишную прямую к Октябрю 1917 года. Эти убеждения настолько укоренились, что, когда пишущий эти строки в одной из своих статей попытался установить связь Лермонтова по духовно-мировоззренческой линии с Ломоносовым и Державиным, то рецензент весьма засомневался в правомерности таких параллелей, так как, по его убеждению, Лермонтов весь, целиком, так сказать, вышел из декабризма. И дальше Пушкина, в крайнем случае Жуковского, если иметь в виду отечественные линии, генетические корни Лермонтова будто бы не простираются. Но такие представления отдают схематизмом, по существу же они и вовсе не верны.

Лермонтов знал о декабристах, в ранних произведениях не раз затрагивал декабристскую, как у нас принято считать, тему вольнолюбия. Но при всем том декабристы, конечно же, не были духовными “отцами” Лермонтова ни в раннем периоде его деятельности, ни тем более в позднем. Поэтической феномен Лермонтова вобрал в себя более широкий, точнее сказать, весь спектр предшествующей передовой русской идеологии. Декабристский сегмент этого спектра не был преобладающим. Что это именно так, подтверждается самой “декабристской” по духу поэмой Лермонтова “Последний сын вольности”.

Почему-то никто не желает замечать, что в центре этой поэмы представлена не политическая коллизия, как должно бы быть, если бы Лермонтов следовал декабристам, а нравственная. Вольность, об утрате которой печалится герой поэмы Вадим, отождествлена у поэта в первую очередь с национальной независимостью Отчизны и уже потом - в беглых штрихах - с гражданско-общественной. Следовательно, Лермонтов разрабатывает эту тему по-своему, а не в силу зависимости от декабристских традиций. В конце концов и до декабристов тема вольности поднималась в русской литературе, например, в поэме Я.Б.Княжнина “Вадим Новгородский” (1789). Так можно ли на этом основании (“хронологическом”) считать, что Княжнин был “праотцом” декабристов?

Понятно, что Лермонтов не Княжнин, он ближе к декабристам, их судьба ему была не безразлична. Мало того, с одним из декабристов он разделял тяготы ссыльной жизни (А. Одоевский) и т.д. Но это все косвенные доводы, тем более, что известно: Лермонтов, будучи на Кавказе в 1840 году, не сошелся по-настоящему с декабристами (вспомним, свидетельство М. Назимова в передаче П.А.Висковатова). Лермонтов считал их программу нежизненной и даже наивной. Александра Одоевского он любил за человеческие качества, за его страдальческую судьбу, как и Лихарева. Словом, не надо каждое “лыко” в строку вставлять, не надо по всем линиям выводить Лермонтова из декабризма, как это мы делаем до сих пор по аналогии с Пушкиным. Но если вопрос “Пушкин и декабристы”, благодаря стараниям В. Непомнящего, более или менее прояснился, то в отношении Лермонтова этого сказать пока нельзя. Считается, что именно он подхватил знамя декабристов и понес его дальше, развивая и расширяя их дело.

В чем же причина такого настойчивого желания напрямую связать Лермонтова с декабристским движением? Я думаю, в том самом стремлении, о котором сказано в начале статьи - в стремлении представить Лермонтова, главным образом, как борца с самодержавием, выпятить его бойцовые качества, приписав ему идеологию и умонастроения, сходственные с нашими. Но этого делать не следует, так как мы тем самым впадаем в грубый антиисторизм, с позиции которого ничего толком установить невозможно.

К сожалению, антиисторизм одно время принял у нас такие размеры, что некоторые ученые годами были заняты (под флагом выявления неизученного в биографии поэта) поисками фактов, подтверждающих его прямое участие в политической борьбе, в работе конспиративных кружков. Логика таких поисков понятна; ведь если “борец”, значит, обязательно должен быть связан с какими-либо тайнами организациями, при том, конечно, прогрессивными. Ну а “кто ищет, тот всегда найдет” (по пословице). И вот нашли, отыскали так называемый “кружок шестнадцати”: К.Браницкий, И.Гагарин, И.Долгоруков, Н.Жерве и др. Отыскали временное содружество небольшой группы молодых петербургских аристократов, в полунамеках представили это содружество почти политическим кружком и обосновали участие в нем Лермонтова, поскольку он был знаком почти со всеми членами этого содружества. Более того, высказано предположение, что якобы выезд из Петербурга значительной части участников кружка почти в одно и то же время с Лермонтовым на Кавказ (в мае 1840 г.) свидетельствует об известной солидарности с поэтом и его лидерстве, так как Лермонтов есть Лермонтов, и представить его на второстепенных или третьестепенных ролях никак невозможно.

Но в 1987 году произошел конфуз с этой версией. В журнале “Русская литература” (2, 1987 г.) А. Семченко опубликовал документальные данные, из которых неопровержимо следовало, что Лермонтов весной 1840 г. выехал из Петербурга не вместе с участниками кружка, а отдельно, и в Москве с ними не встречался, как полагали Б.Эйхенбаум, И.Андроников и Э.Гернштейн. На Кавказе же встречи были случайные - так что никакого “заговорщического” контакта не было. Да и странно это приписывать поэту. Поэт по природе, по характеру своего труда и нуждается в суверенности, если можно так сказать, во всех сферах своего бытия. Ему нужны “покой и воля” (А.Пушкин). Ему претит всякая кружковщина, тем более - Лермонтову, который дорожил личной независимостью, столь необходимой для творца.