Проблема гуманизма и жестокости в повести В. Зазубрина "Щепка". Образы Андрея Срубова и Исаака Каца

Проблема гуманизма острее всего находит свое воплощение в образе главного героя Андрея Срубова, председателя губчека. Это трагическая фигура в русской литературе XX века. Для своего утверждения ему важно было присутствие в качестве начальника на первом расстреле. В открытом бою на гражданской войне - проще. Там перед тобой противник с равными возможностями. Гораздо труднее смотреть на убийство беспомощных, покорных людей. Собрав всю свою волю, Срубов выполняет возложенную на него миссию. Второй раз уже было проще, а затем бывший военный командир свыкся со своей ролью, преодолев до конца угрызения совести: “Запах крови, парного мяса будил в Срубове звериное, земляное”.

Характер героя дается в развитии. Меняют его мировоззренческие позиции прежде всего внешние события - уход жены, Валентины, не согласившейся жить с палачом, и казнь отца. В сознании Срубова борются два непримиримых начала: с одной стороны, служение во что бы то ни стало революции, которая требует от него все или ничего, с другой - человеческое начало, бунтующее против бессмысленного уничтожения людей.

Есть в повести один светлый эпизод, повествующий о том, что получили помилование сто двенадцать крестьян, выступавших с оружием в руках против советской власти. Запомнился этот эпизод, скорее всего, потому, что помилования были редки. Отношение чекистов к этому событию писатель тонко передает через изменения их настроения. “И в эту ночь, - заключает автор, - невиданное увидел белый трехэтажный каменный дом с красным флагом, с красной вывеской, с часовыми у ворот и дверей. Вышли за ворота с хохотом, с громкими криками сотрудники Губчека”. И самое необычное - эти взрослые, угрюмые дяди, привыкшие убивать, играют в снежки. Значит, еще не очерствели до конца души. Осталось в них нечто человеческое. Оказывается, как мало надо для счастья. Когда Срубов объявлял о помиловании, первое слово-обращение сказал с радостью укротителя, уверенного в победе: “как погладил по упрямой жесткой шерсти… И Срубов захмелел от хмельного дыхания близкой весны, от хмельной звериной радости ста двенадцати человек”.

Радости, подобные только что пережитой, случались редко. Все чаще и чаще посещали Андрея сомнения в правильности избранного пути. Нужна ли такая революция людям? А сомневающиеся чрезвычайной комиссии не нужны. В карательных органах держат исполнительных, послушных, а главное - не философствующих. Таких, например, как полуграмотный латыш Ян Пепел. Срубов как-то спрашивает подчиненного: “Вы никогда, товарищ Пепел, не задумывались над вопросами террора? Вам когда-нибудь было жаль расстрелянных, вернее, расстреливаемых?” “Я есть рабочий, ви есть интеллигент. У мня есть ненависть, у вас есть филозофий”, - решительно и твердо выговорил чекист. Какая может быть жалость у этого угрюмого латыша к русским осужденным? Да и латышей он расстреляет без всяких раздумий, коли надо будет для торжества революции. Кроме ненависти, ничего другого у Яна Пепла нет.

Людям, бездумно, механически исполняющим порученное им дело, проще. Честным и порядочным - труднее. Срубов спивается. Ожидает его клиника для нервнобольных, смещение с должности предгубчека. И как следствие - допрос товарищем по гимназии и университету, беспощадным и не сомневающимся Исааком Кацем. Исаак издевательски оправдывает казнь друга детства: “Я знаю, ты хорошо служил Ей, но ведь ты не выдержал... Ну, пocтавь себя на мое место. Ну, скажи, что я должен делать, когда ты стал позорить Ее, ронять Ее достоинство?”

Кто же эта загадочная “Она”? Возлюбленная всех революционеров - ре-во-лю-ция. Напомним, что в произведение имеет подзаголовок - “Повесть о Ней и о Ней”. О ней, о Революции (загадочной даме) мечтали еще герои романа Н.Г. Чернышевского “Что делать?”. Ради нее отдавали лучшие годы герои-чекисты повести В. Зазубрина. Да что годы - жизнь отдавали. Ефим Соломин на митинге говорил с высокого ящика: “Товарищи, наша партия РЭ-КА-ПЫ, наши учителя Марксы и Ленины пшеница отобрана, сортирована. Мы - коммунисты - ничто себе сродна пшеничка. Ну, беспартийные - охвостье, мякина”. Вот оно и разделение. Да и “скромности” не занимать Соломиным. Потом уже появятся не менее “скромные” лозунги: “Слава КПСС!”.

Жестокости не может быть оправдания. Не избыть позора Ваньке Мудыне, расстрелявшему родного брата, а Исааку Кацу - отвечать за смерть Павла Петровича Срубова. Сцена расстрела врача особенно прочно запоминается. Казнит Павла Петровича, чернобородого доктора в золотых очках, член Коллегии губчека сам Исаак Кац. Тот Кац, которого добрый доктор, шутя, трепал за рыжие волосы, называя его, подготовишку в гимназию, нежно Икой. Да и теперь, в последние минуты своей жизни, он, думая о молодом поколении, обращается к палачу спокойно и с твердой верой в выздоровление России.

Каратель Кац потерял всякую человеческую привлекательность. Удивительно, что проблема гуманизма его, человека с университетским образованием, совершенно не волнует. Нравственные чувства настолько очерствели, что он самолично участвует в расстреле человека, который когда-то, может быть, спас ему жизнь. Его нисколько не трогает этическая сторона того, что он подписал смертельный приговор отцу своего друга. У него не хватает элементарного такта хотя бы не говорить Андрею о деталях деятельности Павла Петровича. Образ щепки взят из пословицы “Лес рубят - щепки летят”. Щепка сама по себе нечто незначительное, на что и внимание-то обращать не стоит. Такой щепкой, разрубленной мечом революции, оказался Андрей Срубов. Произошло это в 20-х годах. Такой же щепкой окажется и Исаак Кац. Его время тоже придет. Получит он за свои дела во второй половине 30-х годов, когда начнется новая “рубка леса”.