Рекомендуем

Филфак Главы Л.В.Успенский "Культура речи" - Культура речи начинается с колыбельного возраста


Л.В.Успенский "Культура речи" - Культура речи начинается с колыбельного возраста

02.08.2005 21:30

Конечно, если ребенок, росший до двух лет в «дурных» речевых условиях, будет затем перемещен в иную языковую атмосферу, не исключено, что ранние воздействия уступят место последующим, более длительным и продуманным. Но начисто стереть с «чистой доски» детского сознания то, что уже записалось на ней во дни, когда дитяти «были новы все впечат­ленья бытия», не так уж просто. Тем более что... первая сту­пень «вовлеченья в культуру речи», ступень преимуществен­ного воздействия семьи и домашнего круга не так уж дли­тельна. Начавшись с годовалого возраста, она продол­жается в разных случаях по-разному до того времени, как малыш начнет вступать в более или менее тесные и стойкие отношения с внешним миром: может быть, со сверстниками в детском садике, возможно, с такими же ребятами во дворе или на даче, но в то же время и с посторонними взрослыми, за пове­дением которых он начинает наблюдать с зоркостью опытного Мегрэ, — с тетей Паней, пенсионеркой, целый день произнося­щей весьма громкие речи в своем окне первого этажа, с воспи­тательницами садика, со знакомыми родителей.

Трудно поверить, с какой жадностью детское речевое сознание втягивает в себя — и уж навечно — самые случайные и, казалось бы, мимолетные впечатления:

— Вася! Как тебе не стыдно? Ты, по-моему, слушаешь разговоры взрослых! — возмутилась однажды мама моего трехлетнего внука.

— Мамочка! — от всей души ответил ей он. — Слушаю и все запоминаю!

Хорошо, что в сознаньи нашего Васеньки была уже зало­жена надлежащая речевая база, это, во-первых; во-вторых, что каждый случайный «прорыв противника» в виде приносимых «извне» слов тут же убедительно ликвидировался, и, в-третьих, что разыгралась эта сценка в три, а не в 12—13 лет жизни маль­чишки. Он мог и все слышать, и все запоминать, но не мог еще все понимать в услышанном!

Когда рос мой старший сын, я уже к шестилетнему возрасту мог спокойно заключить с ним такое соглашение: наткнувшись на непонятное слово, он должен был прежде всего отыскать его в многочисленных словарях, пользоваться которыми он умел уже превосходно. Если и после этого что-то оставалось непо­нятным, возникало право обращения за разъяснением ко мне, и это принесло отличные результаты.

Итак, оказывать организующее влияние на язык и речь ребенка следует «с самого начала», с тех милых месяцев, когда он вдруг замечает, что способен сказать хотя бы одно слово.

Если справедлив совет врачу: «Исцелися сам!», то тем более верно утверждение: «Желая, чтобы ваш ребенок по-настоящему овладел культурой речи, предварительно добей­тесь, чтобы это произошло с вами и со всем домом вашим». Установите и поддерживайте достойный «потолок» всей семей­ной разговорной практики. Не допускайте, чтобы он по крайней мере в присутствии младших становился ниже.

Спору нет, случается, что сын или дочь куда лучше владеют речью, чем их родители, благодаря заложенным в них самой природой способностям. Но кто знает, как развился бы языко­вой дар Алексея Пешкова, если бы рядом с ним в раннем его детстве не оказалось бабушки, наделенной талантом речи, «окрашенной», не похожей на косноязычье многих окружав­ших.

Вспомним Пушкина. Проклиная свое «франко-светское» дворянское воспитание, как благословлял он влияние Арины Родионовны, с ее искусством сказовой, народной, поэтической речи! Ведь когда он уже сознательно возвратился к этому обильному источнику ознакомления с народным русским язы­ком в «бедной лачужке» Михайловского, во дни второй своей горькой ссылки, он, разумеется, отыскал его по ранним детским воспоминаниям. Впечатления эти не были вытеснены, не усту­пили места последующим языковым воздействиям, влиянию «ходивших за ним» месье, медам, учителей. Теперь вернемся к многоточию, поставленному мною несколькими абзацами выше. ...Это будет результатом того, что ваше дитя поступит в школу.

Его дошкольные (говоря «школа», я включаю в это понятие и детсад — для нас с вами различия между ними в смысле влияния на язык малыша незначительны) встречи, знакомства, общение с ребятами во дворе и сельскими детьми, если вы живете в городе и вывозите своих чад летом «в деревню» — все это, конечно, вносило что-то новое в их язык, иной раз со знаком плюс, а случается и отрицательного характера, но «но­винки» эти по большей части оставались мимолетными, случай­ными, и ваш языковой авторитет быстро побарывал их всюду, где это вам представлялось необходимым.

А вот теперь произошел, как говорится, скачок от количества к качеству. Ваш авторитет вдруг отступил на задний план перед другими авторитетами.

При каждом несогласии с вами ваш мальчишка теперь бурно (ваша девица — осторожней, менее решительно) прикрывается как щитом именем своей учительницы, и щит этот не то чтобы трудно пробиваем, но суть в том, что его не следует безжалостно «рубить».

В эвакуации на Урале русский язык моему сыну стала преподавать опытная и с сильной волей, очень симпатичная учительница тамошней школы. Ее русский язык в значительной мере был «народным говором среднего Урала», как теперь зна­чится в одном из областных словарей. И приехав к семье на побывку, я столкнулся с недоумением жены. Сын говорит: «Мам, пошто ты мне хлеба не дала?» Мать замечает, что это не по-русски, а он с сознанием своей правоты возражает: «А Полина Сергеевна всегда говорит: «Пошто ты стиха-то не выучил?»

Следующий этап: ваши дети становятся второклассниками или третьеклассниками, и на горизонте замечается новая туча, откровенно говоря, более грозная. «Так никто не гово­рит!»— утверждаете вы и получаете категорический ответ: «Галка Степанова по русскому пятерочница, а она всегда так говорит!» И не поспоришь: по диктовкам у Галки Степановой и в самом деле ни одной ошибки!

Как недавно было сказано в одной газетной статье: «Посте­пенно дети становятся собеседниками». Очень хорошо, если они становятся вашими собеседниками, тогда ваше дело — не упу­стить эту речевую связь. Сложнее, если отношения «собеседничества» возникают между вашими детьми и их друзьями, прихо­дящими в их круг из «внешкольного» и «внесемейного» про­странства, с мальчиками и девочками вашего двора, улицы. Не аксиома, конечно, что эти мальчики и девочки хуже ваших, но и это возможно. «Все возможно» и с их речью. Как же тут быть, что делать?

Мне представляется, что дать какой-нибудь один, действен­ный на все случаи жизни совет или рецепт невозможно.

Можно утверждать только: следует делать все, чтобы ваш авторитет перевесил авторитет Валерки, Генки или Аллочки из четвертого бе. Как же этого добиться?

Если вам удалось придать вашей манере разговаривать известную престижность еще на «додетсадовской» и «дошколь­ной» ступени Димочкиного развития, если он убежден, что вы говорите увлекательней, интересней, лучше, чем все, с кем он может вас сравнить, или если среди ваших друзей и родных есть для него такой ярко положительный языковой идеал, то немало шансов, что и сейчас победа останется за этим идеалом.

Если же ваш сын или ваша дочка почему-либо скептически относятся к вашему искусству «речеведения», к тому, как вы разговариваете (и говорите), прогноз мой будет огорчитель­ным.

Проштудируйте все авторитеты педагогики — от А. Камен­ского до В. Сухомлинского, вы не найдете у них указания на какой-то один волшебный прием, который позволит вам легко и наверняка одержать верх в борьбе с «этим ужасным Клюевым» или «этой противной Галкой Котовой». Нет безотказных спосо­бов отучить вашего отпрыска отвечать на вопрос «ага!» вместо «да!», как не существует простого средства заставить его не выхватывать из стоящего на столе блюда лучшие яблоки или сливы. Но несравненно больше шансов, что он не будет этого делать, если в вашей семье он всегда видел противоположное поведение. И совершенно ясно — больше шансов, что ему или ей покажется глупым в каждую фразу вставлять «это самое...», если в раннем детстве вокруг него слышалась не косноязычная, а хорошо построенная, живая, изящная речь. Или даже просто «речь правильная».

Чтобы принудить ребенка подражать вам в своей речи, вы должны с малых его лет, с того возраста, когда вы были для него единственным возможным объектом подражания, стре­миться завладеть полем грядущих сражений, т. е. все время показывать (не «доказывать») ему, что вы говорите лучше, убе­дительней, занимательней, интереснее других и разговаривая с ним, и беседуя при нем с «третьими лицами». Будьте уверены, что он давно уже начал «вас с ними» придирчиво и самолюбиво сравнивать. И помните, что в глазах ваших детей вам —заслу­женной учительнице или отличному врачу — придется отста­ивать свой престиж, соперничая, возможно, с другими мамами и папами — фигуристами, которых показывают на экранах, кос­монавтами — их фото помещаются в газетах, модными актри­сами, великолепными певцами с микрофоном во рту — и выдержать сравнение с ними.

Я не сказал ничего, требующего сложных доказательств. Вообразите себя беседующим с жильцами, забивающими «коз­ла» во дворе дома на солнышке. Вообразите, что вы вступили с одним из них в спор, а ваш мальчишка вертится тут же и слушает вас. Ему, как каждому сыну, необходимо гордиться своим отцом или своей мамой. И надо, чтобы в каждой такой словесной схватке — раз уж вы допустили, что он оказался ее свидетелем,— вы, а не ваш противник оказался победителем. И притом чтобы вы «взяли» не «горлом», а спокойствием, пусть даже некоторым высокомерием; чтобы вы победили не в «ку­лачном», а в «фехтовальном» поединке, искусством, а не грубой силой.

Если он будет наблюдать, как в споре вы владеете оружием речи, заставляете собеседников то хмуриться, то улыбаться, что ваша речь не стоит вам больших усилий, что вы не мычите. не мнетесь, не ищете слов,— думаю вы этим одним навсегда убедите вашего ребенка в том, что следует говорить так, как это делаете вы.

Наоборот, если вы дадите ему возможность присутствовать при целой серии ваших поражений в дискуссиях в кругу друзей или в перепалках на лестничной площадке — безразлично, ему будет очень тяжко переживать это, но в конце концов он убедится в вашей слабости и в своей речевой практике начнет ориентироваться на другие образцы.

Ну что же? Поставьте себя на его место и вы поймете: пока круг людей, могущих стать его «речевыми кумирами», невелик, потому что сам он мал, он может просто переключиться на первый попавшийся и часто вовсе не достойный эталон: на горластого дядю Петю из второго подъезда, который и пьяный всех перекричит, на какого-нибудь местного «деда Балакиря» или на крикливую таратору из пятой квартиры, с которой, все говорят, «лучше не связываться!» Вам, вероятно, кажется отвратительным то, как она трещит, высунувшись из своего окна, а он судит по результатам: все ее слушают и ее Костьке все сходит с рук!

Когда же он подрастет, когда младенец станет отроком, а там и юношей, все осложнится. Теперь он уже сознательно будет разыскивать себе тот речевой эталон, который должен ему импонировать. Если вы упустили время, то не льстите себя надеждой, что образец этот будет как-то соответствовать нашим с вами представлениям о «культуре речи».

И тогда он не сумеет отличить речи «культурной» от «речи гладкой», беседы — от «трепотни», умного собеседника — от болтуна, тянущего изо рта бесконечную цепь пошлых общих мест и речевых штампов.

Прислушайтесь. И вы заметите такого юношу, свободно владеющего искусством псевдокрасноречия, лжеостроумия, основанного на ловком использовании речевых стандартов и штампов. Кто-то справедливо замечает ему: «Молодой человек, вы хотите получить покупку без очереди!», а он, смотря глазами без выражения, отвечает: «Не понятно!» —и окружающие дру­зья хохочут. Проследите за этой компанией, пять минут спустя он ответит: «Не понятно!» на предложение уступить место в трамвае женщине. И снова раздастся восхищенный гогот при­ятелей. Возможно, главная опасность, какая может встретиться на речевом пути вашего первенца, это быть втянутым в сеть такой «клишированной» «вроде бы остроумной» («остроумие» несовместимо с повторяемостью!) «светской» речи в духе и стиле стократно разбавленных «Звездных мальчиков» В. Аксе­нова.

Я бы не хотел, чтобы меня поняли как сторонника драко­новских мер против школьных и студенческих «жаргонов». Я даже рискну утверждать, что такие «возрастные языковые игры» могут послужить на пользу для совершенствования языка школьника — студента в будущем. Так в литературе нередко причудливые и словно бы «механические» версифика­торские упражнения юных поэтов ко времени их зрело­сти претворяются в истинное мастерство содержательной формы.

Но «игра» может и должна всегда оставаться только «игрой», т. е. некоторой частью самого материала речи. Если она начинает вытеснять собою весь язык, подменять его и замещать, тогда начинается трагедия.

Высокое остроумие превращается в так называемое хох­мачество, и увлекательная беседа падает до уровня некоторой псевдосветской, якобы салонной болтовни. Так бывало и все­гда: рядом с изящным острословом Билибиным, в салоне Анны Павловны Шерер подвизался, если вы помните, и князь Иппо­лит, со своими дурацкими анекдотами.

Я достаточно рассуждал на тему «Чему будем их учить?» Настало время рассмотреть пусть очень кратко другой существенный вопрос:

Далее

Оглавление

Поделиться с друзьями:

Похожие материалы:
 
Онлайн-сервис помощи студентам Всёсдал.ру Приобрести новую профессию удаленно Уроки английского для взрослых и детей