Рекомендуем

Ищете надежную работу? Ознакомьтесь с работа полати отзывы на poisk-pravdi.ru прямо сейчас!
Филфак Главы Л.В.Успенский "Культура речи" - Итак, будем учить их устной речи


Л.В.Успенский "Культура речи" - Итак, будем учить их устной речи

02.08.2005 21:28

А необходимо ли это?

Нам известно: обучение письменной речи заставляет и ученика и учителя затратить немало усилий начиная с 6-, 7-, 8-летнего возраста, когда для них наступает «время букваря и прописи».

Это понятно: «письмо»—занятие искусственное; человек сознательно придумал его, так же, как придумал он колесо и рычаг, лук и стрелы, топор и лодку. Поэтому чтобы овладеть им, он должен каждый раз заново учиться.

А ведь для того чтобы ребенок начал говорить, особых усилий со стороны окружающих не требуется. Подумайте сами, не странно ли? Едва минул год с тех пор, как он начал жить, едва только «он» или «она» навострились кое-как ковылять по ком­нате, вы уже разводите счастливо руками: «Алешеньке только годик, а он — представьте — уже говорит «мама»!», или огор­чаетесь: «Светочка уже произносит десять слов, а наша Дашенька — молчит как немая!»

Я не слыхивал, чтобы мамы-папы горевали: «Удивительно: Севке седьмой пошел, а он еще не читает и не пишет!» Скорее слышишь обратное: «Чудо-чудное: Витьке только семь, и каким-то образом он уже научился вывески читать. Оказывает­ся, ему буквы на кубиках старшая, Танька, показала! Теперь идет и вопит: «Гастроном! Сосисочная!» И еще спрашивает: «А почему «Сочная» должна «Сосать: Даже — неудобно!»

Попытайтесь годовалому дитяти «показать звуки» на своих губах. Он будет страшно веселиться, но ему и в голову не придет «сложить из этих звуков» слово.

Странно? Да ничуть! Естественный закон развития речи для каждого человека. Письменной речи, как правило, надо обу­чать. Устной речью мы, как правило, активно овладеваем сами. Нет, это не нечто само собой ясное: ведь обе эти способности одинаково не принадлежат к тем, которые человек осваивает инстинктивно.

Не надо науки, чтобы однодневный крошка прильнул к груди матери и начал сосать ее молоко. Даже в семьях, где оба роди­теля не способны ходить, дитя в возрасте около года сначала начинает становиться на ножки, потом движется, держась за что-либо, и, наконец, либо шаг за шагом, а то и одним рывком, начинает ходить.

С языком — иначе. Хорошо и достоверно известно, что для возникновения в человеке потребности речи и для овладения ею нет надобности в его принудительном обучении, но совер­шенно необходим постоянно действующий пример окружа­ющих. Нужна языковая атмосфера. Нечто вроде языкового поля, наподобие тех магнитных или гравитационных полей, какие существуют в природе. Можно вспомнить (так сказать «с обратным знаком») пресловутый «опыт фараона Псамметиха», который, наглухо изолировав от общения с внешним миром двух детей, ожидал, на каком языке они заговорят сами по себе. «Дети» геродотова Псамметиха заговорили по-фригийски.

Это, конечно, выдумка. Глухие дети непременно становятся немыми, если их специально не обучают. Они видят говорящих, но не понимают, для чего те так странно двигают губами. Таких детей, увы, десятки и сотни тысяч в мире, и сами по себе они никогда не становятся говорящими. Их должны обучать опыт­ные и самоотверженные люди.

Вот в «Ленинградской правде» от 6 июля 1975 года гово­рится: «У дефектологов свой набор средств, с помощью кото­рых разрушается немой мир вокруг детей. Но главное... безгра­ничное терпенье... Изо дня в день, без конца повторяют и повто­ряют они уроки, слова, понятия, напряженно вслушиваются сна­чала в неразборчивый лепет, а потом в ясно и четко произно­симые фразы... Что для них главное?.. Пробить в изоляции глухого от...говорящих брешь, установить для него... не прямой, а обходный — путь к общению с нами».

Для нормального, слышащего ребенка обходных путей не нужно создавать. С первых дней жизни, еще немой, он уже слышит речь окружающих. Он погружен в атмосферу языка. Он «взвешен» в ней еще до того, как научится говорить сам. И вот тут уже можно сказать твердо то, доказательству чего будет посвящена вся остальная моя книга: существует почти прямая зависимость между качеством будущей речи вновь обучающе­гося говорить юного существа и напряженностью (а также каче­ством!) того самого речевого поля, в которое он включен с первых месяцев своей жизни.

Биологи в наши дни открыли любопытное явление: суще­ство, которое первым попадает в поле зрения новорожденного животного, занимает в его сознании место матери и остается в этом положении неопределенно долго — так существенны пер­вые, почти еще бессознательные впечатления!

Известно и другое: ребенок, выросший без общения с людьми («феномен Маугли») до пяти-шести лет, оказывается в дальнейшем уже совершенно неспособным к овладению члено­раздельной речью.

Вот почему тот, кто хочет всерьез ставить вопрос о будущей культуре речи человека, еще только вступающего в жизнь, дол­жен раз навсегда понять: эта «будущая культура» тысячью нитей связана с «настоящей речевой культурой» его старшего окружения. Семьи в первую очередь.

Я уже упоминал пример М. Горького, до старости сохранив­шего «окающий» акцент своих родичей-нижегородцев. Говорят, В. Маяковский, живший в раннем детстве в Кутаиси, в минуты волнения начинал «говорить с кавказским акцентом». «Волне­ние», очевидно, снимало власть сознания и освобождало под­сознательные впечатления далекого прошлого.

Приведу я тут, чтобы доказать, что это явление очень древ­нее, свидетельство известного церковника и крупного политика XVII века Симеона Полоцкого. Архипастырь этот, извиняя кре­стьян тех дней в дурной привычке сквернословия, писал, что она «не удивительна». «Чего дивиться,— так примерно выра­жался он,— если народится пискленок (цыпленок) да ползает у батьки с маткой вокруг ног по земляному полу, да только и слышит, как они друг другу выкрикивают грубые слова? Так и он сам, подрастет, тем же и откликнется!» Я не привожу высказы­вание Полоцкого дословно: иереи в XVII веке не стеснялись крепких выражений. Но смысл его рассказа понятен...

Надо, пожалуй, еще раз повторить: рассуждая в дальней­шем о речи и ее культуре, я буду иметь в виду семьи рабо­чих или интеллигенции и нормального, «обычного» ребенка из таких семей.

Известны случаи рождения детей с уже прорезавшимися зубками. Возможно, кто-нибудь из моих читателей укажет мне на исключения: родился мальчик (девочка) и, не дожив еще до шести месяцев, говорит чисто «мама», «папа» и даже «дядень­ка». Я не могу по каждому поводу оговариваться, что такие феномены, может быть, и случаются, но... Я эти оговорки выношу тут раз навсегда «за скобки»... Попадаются дети и с врожденными дефектами речи. Но это не входит в круг вопро­сов моей книжки.

Дитяти минул год-полтора: дата эта весьма индивидуальна. Почти незаметно для своих близких оно начинает прислуши­ваться и приглядываться к работе губ и языка тех, кто около него больше всего говорит, обращается к нему,— матери или бабушки.

Начинаются споры. Мать утверждает, что сынишка или доченька уже называет ее «мама»; бабушка помалкивает, но кое-кому по секрету сообщает, что внучонок яснее всего произ­носит слово «баба», а скептически настроенный отец, пожимая плечами, говорит: «С таким же успехом я могу сказать, что он орет: «Папа!» Разгадка этого проста: то, что слышат родители, есть только сочетание довольно невнятных звуков: сам говоря­щий «мама» не различает их, да и не вкладывает в них никакого конкретного смысла. Да как бы это и было возможно? Откуда ему, в его 12- или 14-месячной жизни, узнать, что в мире живут совершенно разные люди; что с матерью у него будут одни отношения, с отцом — совсем непохожие, а что до бабушки, так с ней — третьи, двухстепенные: мать моей мамы?

Любопытно, в разных языках весьма схожие слова могут означать совершенно разные представления: по-грузински «дедушка» — «бабуа», а «мать», как это ни неожиданно для нас,— «дэда». У англичан «дэд» или «дэдди» значит «папа», «отец». По-русски «няня» в народном языке исстари значило «старшая сестра», а потом приобрело значение «воспитатель­ница». Для украинца почти то же слово является обращением к матери: «Украина, нэнько!» —«Мать Украина!»

Того неожиданней: в ряде наших говоров «папа» может обозначать какую-нибудь пищу, еду: там — «хлеб», тут — «каш­ку». И по-английски «рар» имеет значение «кашица для малень­кого ребенка».

Словом, ясно: эти несколько звукосочетаний, возникают у ребенка потому, что они наиболее просты, элементарны. Сами по себе для него они ничего не означают. Лишь постепенно родители втолковывают незаметно ему, что «ма-ма» это «мать», «па-па» — отец, а «ба-ба» — бабушка. Круг возможных значе­ний для этих слов неширок. Ни в одном языке мира «папа» не может означать «северное сияние» или «мама» — «лога­рифм».

Иначе говоря, с полдюжины примитивно простых звукосо­четаний появляется в детском языке первыми. Они всегда полу­чают значение самых «близких», наиболее «грудных» понятий: мать, бабка, отец, хлеб; отсюда же название целого класса животных: «маммалиа», «млекопитающие». Не требуется других доказательств того, что значения первых «детских слов» изобретены старшими и ими навязаны малышам. Иначе и быть не может: ведь «говорящей» при этом начальном периоде обу­чения речи является только одна сторона; вторая сторона еще ничего не знает и, естественно, не способна придумать никаких определений для таких сложнейших представлений, как «жен­щина, родившая меня», или «муж той, что произвела меня на свет». Ребенок также не способен уразуметь эти понятия, как не в состоянии, лежа в колыбели, выговорить слово «коэффи­циент». Очевидно, буквально с первых попыток произнести что-то, он начинает учиться (в смысле «подражать»), а взро­слые — учить его, т. е. давать ему образцы для подражания. Если бы нашлась мать, которая вздумала бы поставить над своим сокровищем бесцеремонный эксперимент и заставила бы всех окружающих вместе с нею называть ее в присутствии дитяти не «мама», а, скажем, «лула» или «гуга» ребенок беспрекословно подчинился бы этому «диктату».

Вы сомневаетесь? Доверьте воспитание вашей крошки француженке, и она начнет «хотеть додо», а не «бай-бай». И куклу она станет звать «пупз» в полном убеждении, что другого названия у этой игрушки и быть не может.

Из этого важнейшее следствие: Симеон Полоцкий был прав —для детского возраста, для младенчества и, в частности, для формирования речи микроклимат вашей семьи имеет огромное значение. В несчастных семьях, где отец — алкого­лик, а мать — забитое им существо, не приходится ожидать, что детишки научатся выговаривать прежде всего нежные и ласко­вые слова. У родителей, произносящих по слову в час, меньше шансов, что у них вырастут дети-болтуны. И златоустов скорее всего тоже не получится.

Вот почему, пышно говоря, над вратами во храм обучения искусству говорить надо прибить «скрижаль»:

Далее

Оглавление

Поделиться с друзьями:

Похожие материалы:
 
Онлайн-сервис помощи студентам Всёсдал.ру Приобрести новую профессию удаленно Уроки английского для взрослых и детей