К.Ф.Яковлев. Глава 7. В. И. ЛЕНИН ОБ ИНОСТРАННЫХ СЛОВАХ |
18.03.2009 00:33 |
Рассуждение о том, как относился к иностранным словам В. И. Ленин, «автор книги «Живой как жизнь» начал с заявления: «Кроме того, мы должны постоянно учитывать, к какому читателю обращена та или иная литературная речь, каков его умственный уровень (так и сказано: «умственный уровень»!), какова степень его развития, образованности, начитанности», чем якобы «в значительной степени» решается вопрос о «допустимости чужеязычных речений в ту или иную эпоху». Он пояснял мысль: «Петрашевский, Белинский и Герцен (в 40-х годах) обращались исключительно к интеллигенции: к разночинной молодежи, к передовым дворянам, студентам, офицерам, чиновникам. Мечтая о тех временах, когда мужик Белинского и Гоголя С базара понесет, —Некрасов хорошо понимал, что это «желанное времечко» наступит еще не скоро. Да и Белинский в самых своих дерзновенных мечтах, конечно, по смол и надеяться, что ему выпадет счастье обращаться непосредственно к народу» (стр. 79). Как видим, автор книги «Живой как жизнь» подразделял читателей по степени образованности и умственному уровню. С умными, образованными людьми, по его мнению, можно не опасаться обилия иностранных слов, а с некрасовским мужиком (необразованным и неумным?) приходилось говорить без лишних «чужеязычных речений». Невероятно? Да. Но именно к этому заключению подводит замечание об «умственном уровне» и все дальнейшее рассуждение. К сожалению, с этой невероятной точки зрения рассматривались и ленинские высказывания о языке, и ленинская речь. Именно это деление на «высших» и «низших» имел в виду К. Чуковский, говоря о способности Ленина «обращаться к массам с наипростейшею речью» и об употреблении научных и философских терминов в трудах, «которые были обращены не к широкой читательской массе, а к образованным, просвещенным читателям». Нет необходимости говорить, что автор книги «Живой как жизнь» совершенно напрасно использовал старый, давным-давно опровергнутый домысел об умственном уровне необразованного человека. Нет необходимости говорить и о том, что Ленин никогда не считал крестьянина человеком низкого умственного уровня и никогда не подразделял свою речь — для «высших» и «низших» (знание философии, любой науки действительно предполагает образование. Но при чем же «умственный уровень»?). Достаточно посмотреть, например, ленинские письма, чтобы убедиться: он обращается с "наипростейшею речью" не только к рабочему или крестьянину, но и к Плеханову, к Горькому, а в другом письмо к тому же самому Алексею Максимовичу «вдруг» появляются философские термины. И даже в одном и том же письме. И это зависит, конечно, прежде всего от того, на какую тему идет разговор. Приводя «требования Владимира Ильича к «пропагандистам и агитаторам» — говорить «без книжных слав, просто, по-человечески», «не по-книжному, а на понятном мужику языке», «для масс надо писать без таких новых терминов, кои требуют особого объяснения», «употребление иностранных слов без надобности озлобляет (ибо это затрудняет наше влияние на массу)», К. Чуковский делал опять-таки неожиданный вывод: «Именно ради наибольшего влияния на массу Ленин неустанно, настойчиво требовал, чтобы во всех обращениях к «трудящимся и эксплуатируемым», к «городской, фабричной улице», а также к деревне, звучал безыскусственный, свободный от всяких напыщенных вычур, правильный русский язык» (стр. 81). Бесспорно, вождь рабочего класса очень заботился о влиянии большевиков на массы. Но, пожалуй, вернее сказать не «именно ради наибольшего влияния» призывал говорить по-человечески, а особенно потому, что надо было влиять. Иначе можно подумать, что, не будь необходимости влиять на массы, Ленин и не восставал бы против книжности, напыщенности, непростоты в речи, против употребления иностранных слов без надобности. Между тем в статье, откуда взяты слова о влиянии на массы, В. И. Ленин имел в виду не какое-то требование к просвещенным «агитаторам», обращающимся к «улице». Речь шла о русском языке вообще. Вот она, эта статья, знаменитые ленинские «размышления на досуге, т. е. при слушании речей на собраниях», записанные на одном из заседаний Политбюро ЦК РКП (б): «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить «дефекты», когда можно сказать недочеты или недостатки или пробелы? Конечно, когда человек, недавно научившийся читать вообще и особенно читать газеты, принимается усердно читать их, он невольно усваивает газетные обороты речи. Именно газетный язык у нас, однако, тоже начинает портиться. Если недавно научившемуся читать простительно употреблять, как новинку, иностранные слова, то литераторам простить этого нельзя. Не пора ли нам объявить войну употреблению иностранных слов без надобности? Сознаюсь, что если меня употребление иностранных слов без надобности озлобляет (ибо это затрудняет наше влияние на массу), то некоторые ошибки пишущих в газетах совсем уже могут вывести из себя». И далее — об ошибках, о неправильном употреблении иностранных слов (В. И. Ленин. Соч., т. 40, стр. 49). Итак, в статье речь идет о порче русского языка употреблением иностранных слов без надобности, а так как это, ко всему прочему, затрудняет влияние на массы — и вдвойне плохо («озлобляет»); если же иностранное слово, употребленное без надобности, искажено — плохо втройне (может «вывести из себя»). Впрочем, ленинская мысль настолько ясна, что не нуждается в пояснениях. Думается, и автор книги «Живой как жизнь» в конечном счете видел ее истинный смысл, но увлечение подразделением читателей на «высших» и «низших», увлечение защитой «тяготения» заставило его взять из ленинского высказывания лишь те слова, которые он смог уложить в заранее приготовленную схему, а другие «не заметить». Кстати сказать, он постоянно делал это, осторожно, по словечку выбирая из статьи те строки, которые мог использовать в своих целях, а остальные «утаивал» от читателей. Ведь это же факт: в специальной книге о русском языке, в специальной главе об «иноплеменных» словах, в специальном разделе об отношении Ленина к иностранным словам автор «постеснялся» ленинских строк: «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности... Не пора ли нам объявить войну употреблению иностранных слов без надобности?», а также строк о том, кому простительно их употреблять и кому непростительно, и — о порче газетного языка (он говорил о засорении иностранными словами «крестьянских газет» и сослался на Маяковского, хотя поэт говорил о газетах вообще, не только крестьянских). «Постеснялся» и —не привел. Этих слов Ленина нет нигде в книге. И не случайно. Не постеснялся же он — привел в разделе о Белинском строки из записки шефа жандармов. Привел потому, что они удобно укладывались в схему защиты «тяготения», а вот ленинские строки не только не укладывались, а разрушали ее. К несчастью, другие рассуждения автора об отношении Ленина к иностранным словам не исправляли искажения сути ленинских мыслей, а усугубляли это искажение. Дело представлялось таким образом, будто Ленин не выступал против иностранных слов без надобности, а, наоборот, чуть ли не мечтал о том «времечке», когда иноязычная смесь слов станет достоянием масс. В доказательство приводилась цитата. В избирательной кампании, — писал Ленин в 1906 году, — «с [оциал]-д[емократы] должны уметь говорить просто и ясно, доступным массе языком, отбросив решительно прочь тяжелую артиллерию мудреных терминов, иностранных слов, заученных, готовых, но непонятных еще массе, незнакомых ей лозунгов, определений, заключений. Надо уметь без фраз, без восклицаний, с фактами и цифрами в руках растолковать вопросы социализма и вопросы теперешней русской революции» (Соч., т. 14, стр. 92). Мысль и здесь совершенно ясна; и тогда, более полувека назад, Ленин выступал против мудреных терминов, иностранных слов без надобности и — против того, чтобы агитировать массу заученными, готовыми лозунгами, еще непонятными для рабочих и крестьян. Но автор книги заботился об иностранных «речениях» и, переосмысливая цитату, говорил: «И неужели мы должны позабыть, что, говоря о нежелательности мудреных терминов и непонятных речений, В. И. Ленин употребил оптимистическое слово «еще» (87). Нетрудно заметить: слово «еще» здесь передвинулось от «готовых, но непонятных еще массе, незнакомых ей лозунгов» к иностранным словам («непонятным речениям»). Получилось: «мудреных терминов, иностранных слов... непонятных еще массе». Исказился весь смысл ленинского высказывания: нацеленное на разъяснение массе политических лозунгов, определений, заключений, оно повернулось вдруг к заботе о будущем иностранных слов. Поистине: каких только бед не наделает цитата, если ее по-своему поворачивать! Чего хочется, тому верится! Но после такого переосмысления цитаты легко защищать и «тяготение» к иностранным словам: «Если сказано «еще», значит, существует уверенность, что это явление временное, что еще непонятное когда-нибудь станет понятным». Отсюда и вывод: «современный читатель... даже права не имеет заявлять притязания на то, чтобы с ним говорили... на каком-то упрощенном, облегченном, обедненном языке», а проще сказать — чтобы с ним говорили по-русски (там же). Нельзя не воздать должное заботе автора об иностранных «речениях». Даже поясняя цитату, К. Чуковский опасался, как бы не оскорбило читателей ленинское «отбросить решительно прочь», и нашел более деликатное словечко — «нежелательность», а одновременно заменил для удобства: вместо «иностранных» — «непонятных». Но, право же, к этой заботе, ко всей защите «тяготения» Ленин никакого отношения не имеет! Хотя К. Чуковский и ссылался постоянно на Ленина, однако утверждал нечто совершенно обратное ленинским высказываниям о языке, которые находятся в полном согласии с мыслями Белинского и других великих представителей русской культуры. Похожие материалы:
|