К.Ф.Яковлев. Глава 6. «ТЯГОТЕЛ» ЛИ В. Г. БЕЛИНСКИЙ?

Мы знаем: Белинский упорно внедрял в русскую речь, философские и научные иностранные термины, ибо к его времени «ученость, политика, философия, — по меткому выражению Пушкина, — по-русски еще не изъяснялись». Он, кажется, даже с несвойственной ему терпеливостью из года в год объяснял читающей публике: «В русский язык по необходимости (подчеркнуто мной. — К. Я.) вошло множество иностранных слов, потому что в русскую жизнь вошло множество иностранных понятий и идей... Изобре­тать свои термины для выражения чужих понятий очень трудно, и вообще этот труд редко удается. Поэтому с но­вым понятием, которое один берет у другого, он берет и самое слово, выражающее это понятие...» («Карманный словарь иностранных слов»). И со всем пылом страстной своей натуры отстаивал он особо необходимые отсталой крепостнической России слова демократия, цивилизация, прогресс: «Есть еще особенный род аратов прогресса, — это люди, которые тем сильнейшую чувствуют к этому сло­ву ненависть, чем лучше понимают его смысл и значение. Тут уже ненависть собственно не к слову, а к идее, кото­рую оно выражает... Они соглашаются, хотя и с болью в сердце, что мир всегда изменялся и никогда не стоял на точке нравственного замерзания, но в этом-то они и видят причину всех зол на свете» («Взгляд на русскую литера­туру 1847 года»). Столь же страстно обрушивался он на шишковцев, пытавшихся заменить философию «любомуд­рием» и т. д.

Но разве означает все это, что Белинский «тяготел» к иностранным словам, как выразился автор книги «Живой как жизнь»? Нет, даже в 30-е годы — в период увлечения Белинского гегелевской философией — основным мери­лом для него была необходимость: «Необходимо было чу­жие понятия и выражать чужими готовыми словами». Тем более нельзя говорить о каком-то «тяготении», имея в ви­ду последние годы его жизни, для него особенно плодотворные.

Белинский никогда не был противником замены ино­странных слов русскими, если только речь шла об удачной замене. Наоборот, он допускал возможность неупотребле­ния даже слова прогресс, если будет найдено русское сло­во, «которое бы вполне заменило его собою», и вообще с каждым годом все яснее выражал ту мысль, что удачная замена иностранного слова равносильным русским — явле­ние положительное. Отвергая «любомудрие», «сверкальцы» и т. д., великий критик писал в той же статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года»: «Но если одни иностранные слова удержались и получили в русском языке право гражданства, зато другие с течением времени были удачно заменены русскими, большею частию вновь составленны­ми. Так, Тредьяковский, говорят, ввел слово предмет, а Карамзин—промышленность. Таких русских слов, удачно заменивших собою иностранные, множество. И мы первые скажем, что употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово — значит оскорблять и здравый смысл и здравый вкус. Так, например, ничего не может быть нелепее и диче, как употребление слова утри­ровать вместо преувеличивать...»

Высказывания Белинского очень ясны и определенны. Между тем в главе «Иноплеменные слова» книги «Живой как жизнь» говорится: «К сожалению, сложная позиция Белинского в этом сложном вопросе изображается в боль­шинстве случаев чрезвычайно упрощенно. Не знаю, в си­лу каких побуждений пишущие о нем зачастую выпячи­вают одни его мысли и скрывают от читателей другие. По­лучается зловредная ложь о Белинском, искажающая под­линную суть его мыслей» (стр. 67—68).

Автор не назвал никого из «большинства», не указал ни на один пример искажения, поэтому трудно судить, насколько справедливо его замечание. Но беда в том, что, излагая мысли Белинского односторонне, применительно к защите «тяготения», он сам «выпятил» одни мысли и «скрыл» другие. Так, упустил все, что касается удачной замены иностранных слов, а строки об употреблении их без нужды привел лишь в качество аргумента «пуристов», привел, сопроводив пояснением, неуважительным к само­му Белинскому. И что же получилось? Получилось именно «искажение подлинной сути».

Обойдена в книге и еще одна важная мысль Белинско­го, которая помогла бы избежать неверного вывода о «тя­готении» критика к иностранным словам. Это — мысль о будущем русского языка, высказанная в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года»: «Знакомство с новыми идеями, выработавшимися на чуждой нам почве, всегда будет приводить к нам и новые слова. Но чем дальше, тем менее это будет заметно... По мере наших успехом в сбли­жении с Европою, запасы чуждых нам понятий будут все более и более истощаться, и новым для нас будет только то, что ново и для самой Европы. Тогда естественно и за­имствования пойдут ровнее, тише, потому что мы будем уже не догонять Европу, а идти с нею рядом, не говоря уже о том, что и язык русский с течением времени будет все более и более вырабатываться, развиваться, стано­виться гибче и определеннее».

Непонятно, почему автор книги «Живой как жизнь» умолчал об этом высказывании и употребил не свойствен­ные серьезному и праведному спору «сильные» выражения в адрес «нынешних наших пуристов», хотя у Белинского при всем желании не найдет поддержки ни чрезмерный пурист, ни защитник «тяготения».

Кстати сказать, защита и строилась в основном не на мыслях Белинского, а на цитате из записки шефа жан­дармов графа Орлова: «...вводя в русский язык без вся­кой надобности новые иностранные слова... они портят наш язык...». Из нее и сделан вывод: «Протестовали против иностранных речений представители самой черной реак­ции» (стр. 60). Вывод совершенно невероятный. Попробуй­те на минуту согласиться с ним — и встанет вопрос: а как же быть с Белинским, который тоже протестовал против употребления иностранных слов без надобности? Этот во­прос возникает неизбежно, тем более что «представителей» беспокоили, собственно, не «речения», а идеи, «мысли о политических вопросах Запада и коммунизме», о чем ясно и определенно сказал сам шеф жандармов. Белинский же выступал именно против иностранных слов, когда есть равносильные русские, и за те идеи, с которыми воевали графы Орловы и им подобные.

ДАЛЕЕ

ОГЛАВЛЕНИЕ