К.Ф.Яковлев. Глава 9. ДУМАТЬ О ПРОЛЕТАРСКОЙ СПРАВЕ

Интернационализм бывает разный. Нам по нраву — пролетарский, которому, кстати сказать, чуждо неуважение к другим народам и языкам, но который никогда не означал и неуважения к своему народу, к языку собст­венному.

В. И. Ленин говорил о двух тенденциях в националь­ном вопросе эпохи капитализма: одна — пробуждение национальной жизни и национальных движений, борьба против всякого национального гнета, создание националь­ных государств; вторая—развитие и учащение всячес­ких сношений между нациями, ломка национальных перегородок, создание интернационального единства ка­питала, экономической жизни вообще, политики, науки и т. д. Обе тенденции — мировой закон капитализма.

«С обеими тенденциями, — писал Ленин в «Критиче­ских заметках по национальному вопросу», — считается национальная программа марксистов, отстаивая, во-пер­вых, равноправие наций и языков..., а во-вторых, прин­цип интернационализма и непримиримой борьбы против заражения пролетариата буржуазным национализмом, хо­тя бы и самым утонченным...» (Соч., т. 24, стр. 124).

Как видим, Ленин рассматривал принцип интерна­ционализма прежде всего с классовых, партийных пози­ций и делал выводы с точки зрения интересов и борьбы пролетариата. Выступая против украинского националис­та Л. Юркевича, который сокрушался, что большинство украинских рабочих «находится еще под влиянием рос­сийской культуры», Ленин говорил следующее:

«Г-н Лев Юркевич поступает, как настоящий буржуа и притом близорукий, узкий, тупой буржуа, т. е. как ме­щанин, когда.он интересы общения, слияния, ассимиля­ции пролетариата (подчеркнуто Лениным. — К. Я.) двух наций отбрасывает прочь ради моментального успе­ха украинской национальной справы. Национальная справа — сначала, пролетарская — потом, говорят буржу­азные националисты и гг. Юркепичи, Донцовы и т. п. горе-марксисты за ними. Пролетарская справа — прежде всего, говорим мы...» (там же, стр. 129).

«Есть две национальные культуры в каждой нацио­нальной культуре, — пояснял он далее. — Есть великорус­ская культура Пуришкевичей, Гучковых и Струве, — но есть также великорусская культура, характеризуемая именами Чернышевского и Плеханова... Борясь с первого рода «культурой», украинский марксист всегда выделит вторую культуру и скажет своим рабочим: «всякую возможность общения с великорусским сознательным рабо­чим, с его литературой, с его кругом идей обязательно всеми силами ловить, использовать, закреплять, этого требуют коренные интересы и украинского и великорус­ского рабочего движения» (там же, стр. 129).

Думать прежде всего о пролетарской «справе» надо и нам сегодня, если мы хотим верно соотнести националь­ное и интернациональное, понять, где — передовая, рас­тущая культура и где — загнивающая, если хотим понять, почему Ленин в 1913 году приветствовал уподо­бление России развитым капиталистическим странам, уподобление (ассимиляцию) наций, а в 1920-м с особой остротой ставил вопрос об очистке русского языка от не­нужных иностранных слов.

Говоря о сегодняшней России, мы, видимо, не забу­дем, что она — родина первой в мире социалистической революции, родина Советов, что она — страна первого в мире спутника Земли, первого космического корабля, что она — надежда и оплот трудящихся всех стран. Можно ли, допустимо ли сейчас не выступать против культурно­го равнения на Запад и против потока сверхмодных запад­ных словечек, отражающих это равнение, это обезьян­ничанье перед буржуазной культурой, откуда, вместе с некоторыми идеями, с «современной» музыкой, танцами и т. д. идут и босс, и бизнес, и стриптиз, и т. д., и т. п. *.

* Не могу но принести в связи с этим мысли из письма покой­ного проф. Н. В. Медведева (Ярославль) от 14 июня 1968 г.: «В последние годы, к сожалению, у нас стало дурным поветрием за­имствование из-за рубежа (капиталистического) многого наихуд­шего, например, в музыке (атональная какофония), и песнях эстрадных и манере их исполнения, в танцах, в нарочито разорван­ных по содержанию фильмах, когда перепутываются без меры настоящее и прошлое, а по содержанию далеких от действитель­ности, сдобренных лошадиными дозами секса... Я уже не останавливаюсь на модах, на прическах, или, верное, «бесприческах» «а ля дикарь». Со всем этим, разумеется, связаны те или иные дозы нигилизма, развязности, отрицания ценного в нацио­нальном наследстве в области культуры, даже зряшное отрицание культуры вообще. Один студент ярославский это отрицание в об­ласти музыки выразил так: «Классическая музыка — это «тягучка», а современная, модерн,—«трясучка». Я за "трясучку". Такова концепция и вкус! Создается мнение об утрате идеологи­ческой бдительности некоторыми нашими людьми, ведающими вопросами культуры. Ведь указанные выше тенденции упрочи­ваются в течение ряда лет».

Интернационализм?

«Ставя лозунг «интернациональной культуры демокра­тизма и всемирного рабочего движения», — писал Ленин в тех же «Критических заметках», — мы из каждой на­циональной культуры берем только ее демократические и ее социалистические элементы, берем их только и безу­словно в противовес... буржуазному национализму каж­дой нации» (Соч., т. 24, стр. 121).

Не ясно ли, что иные мудрецы по части культуры и языка, говоря высокие слова об интернационализме и единой семье народов, на деле оправдывают единение не в противовес буржуазной культуре, а как раз наобо­рот — единение с буржуазной культурой.

Возможно, это интернационализм. Но какой?

Нет, надо всемерно защищать наши идеи и наш язык от такого «интернационализма».

Прежде всего о пролетарской «справе» заботился Ленин, решая вопросы и прямо относящиеся к языку, и — когда выступал против лозунга «культурно-националь­ной автономии», и когда отвергал обязательный «государ­ственный» язык.

Критикуя идеи языка «государственного», он любил приводить в пример маленькую Швейцарию, где нет од­ного общегосударственного языка, но итальянцы, напри­мер, часто говорят по-французски. С какой удивительной политической чуткостью, с каким удовлетворением вождь пролетарской революции тогда, в 1913 году, объяснял причину этого явления: французский язык не внушает ненависти итальянцам, «ибо это — язык свободной, циви­лизованной нации...» («Либералы и демократы в вопросе о языках», т. 23, стр. 424. Подчеркнуто мной. —К. Я.).

Четыре года спустя языком свободной, социалистиче­ской нации стал русский. Понятна гордость Ленина за народ, совершивший революцию, аа русский язык, на ко­тором написаны первые декреты о земле и мире. Понятна его забота о чистоте русского языка. И опять: призывая к очистке языка, с какой чуткостью уловил он классовые истоки его порчи! «Перенимать французски-нижегород­ское словоупотребление значит перенимать худшее от худших представителей русского помещичьего класса, который по-французски учился, но, во-первых, не доучил­ся, а во-вторых, коверкал русский язык» (т. 40, стр. 49. Подчеркнуто мной. — К. Я.).

И сейчас наша партия руководствуется именно проле­тарским интернационализмом. Ода призывает учиться ленинскому политическому, классовому чутью, постоянно заботиться о «справе» рабочего класса, — призывает всех нас, на каком бы месте мы ни находились, будь то лите­ратор или языковед, редактор или спортивный коммента­тор. Учиться всегда и во всем, в большом и малом.

Мне думается, нам не всегда хватает этого чутья. Мы можем не заметить, даже и не испытать, по крайней ме­ре, неудобства, когда слышим восторженную похвалу: «замечательный форвард!»— в тот самый день, когда известная иностранная газета «Форвард» печатает оче­редную мерзопакость против нашей страны.

Если чувство неудобства от того, что свое заменяется чужим, еще может сколько-то времени дремать в безраз­личии (хотя и эта замена — «нет ничего нелепее и диче», как выражался Белинский), оно, это чувство, безусловно, обостряется чувством враждебности.

Так было всегда. Например, война России с Германией «помогла» в 1914 году отказаться от названия русской столицы «Санкт-Петербург», и она стала называться «Петроград». (Правда, простому, рабоче-крестьянскому люду и не пришлось перестраиваться: верный духу своего языка, он и раньше говорил попросту — «Питер», а после Октября стал именовать столицу Красным Питером.)

К добру или худу это изменение, гадать не приходит­ся. Добро, коль мы говорим теперь с гордостью: «Ленин­град». Добро, коль в названиях городом вообще наведен сейчас хороший порядок.

В книге Алексея Югова «Судьбы родного слова» также дан этот пример — смены названия столицы. Писа­тель приводил слова Маяковского: «На вчерашней стра­нице стоял Петербург. Со слова Петроград перевернута новая страница русской поэзии и литературы».

Превосходный знаток русского языка и всей многове­ковой истории его развития, А. Югов понимал: иностран­ное влияние и борьба с ним всегда носили политический и прямо классовый характер. «И житейская наша речь, — писал он, и художественная русская литература неверо­ятно засорены иностранными словами и синтаксиче­скими оборотами... в силу некоей умственной лепи, небре­жения к родному языку, чем кичились в былые времена гуляющие по заграницам дворянчики. Свидетельством того, что именно от дворянского сословия исходила зара­за безнародности, сиречь космополитизма, могут быть, среди множества прочих, хотя бы эти строки Бестужева-Марлинского: «Мы всосали с молоком безнародность и удивление только к чужому... К довершению несчастья, мы выросли на одной французской литературе, вовсе не­сходной с нравом русского народа, ни с духом русского языка».

Действительно: от Радищева и декабристов до Белин­ского и Герцена, а от них — до Ленина борьба за рус­ский язык имела в конце концов идеологические, классо­вые истоки.

Говоря об иностранных словах в нашем языке, мы вся­кий раз волей-неволей приходим к осознанию той истины, что язык — не только важнейшее средство общения, но и орудие борьбы, в том числе борьбы идеологической. И здесь вполне уместно вспомнить слова А. М. Горько­го: нужна «беспощадная борьба за чистоту и правиль­ность русского языка, без которой невозможна четкая идеология».

ДАЛЕЕ

ОГЛАВЛЕНИЕ