К.Ф.Яковлев. Глава 5. МНЕНИЕ ВЕЛИКИХ МАСТЕРОВ

Михайло Ломоносов:

Русскому языку «ныне принимать чужих [слов] не должно, чтобы не упасть в варварство, как латинскому» («О переводах»).

Александр Сумароков:

«Восприятие чужих слов, а особливо без необходимо­сти (подчеркнуто мной. — К. Я.) есть не обогащение, но порча языка» («О истреблении чужих слов из рус­ского языка»),

«Чужие слова всегда странны будут и знаменования их не так изъяснительны, и следственно введут слабость и безобразие в сильный и прекрасный язык наш» («О ко­ренных словах русского языка»).

Николай Карамзин:

«У нас всякий, кто умеет только сказать: «Comment vous portez-vous?» — без всякой нужды (подчеркнуто мной. — К. Я.) коверкает французский язык, чтобы с русским не говорить по-русски... Не стыдно ли? Как не иметь народного самолюбия? Зачем быть попугаями и обезьянами вместе?..»

«Да будет же честь и слава нашему языку, который в самородном богатстве своем, почти без всякого чуждого примеса, течет, как гордая, величественная река...» («Письма русского путешественника»).

«Некоторые извиняются худым знанием русского язы­ка; это извинение хуже самой вины. Оставим нашим лю­безным светским дамам утверждать, что русский язык груб и неприятен; что charmant и seduisant, expansion и vapeurs не могут быть на нем выражены... Беда наша, что мы все хотим говорить по-французски и не думаем тру­диться над обрабатыванием собственного языка...» («О любви к отечеству и народной гордости»).

Александр Пушкин:

«В царствование Петра I начал он (язык. — К. Я.) при­метно искажаться (подчеркнуто мной. — К. Я.) от необходимого введения голландских, немецких и француз­ских слов. Сия мода распространяла свое влияние и на писателей, в то время покровительствуемых государями и вельможами; к счастию, явился Ломоносов» («О предисло­вии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова»).

«...Эта схоластическая величавость, полусловенская, полулатинская, сделалась было необходимостью; к сча­стию, Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвра-тил ему свободу, обратив его к живым источникам народ­ного слова» («Путешествие из Москвы в Петербург»).

Виссарион Белинский:

«...Употреблять иностранное слово, когда есть равно­сильное ему русское слово — значит оскорблять и здравый смысл и здравый вкус» («Взгляд на русскую литературу 1847 года»).

Иван Тургенев:

«Берегите чистоту языка как святыню. Никогда не употребляйте иностранных слов. Русский язык так богат и гибок, что нам нечего брать у тех, кто беднее нас» (письмо к Львовой).

Николай Добролюбов:

«У нас... бестолковая смесь пяти языков организова­лась довольно скоро и составила то, что мы теперь назы­ваем языком образованного общества... Новые понятия и новые предметы врываются толпой, назвать их не умеем.... Поневоле (подчеркнуто мной.—К. Я.) брали готовое или выдумывали как попадется» («Кобзарь» Тараса Шев­ченко»).

Лев Толстой:

«Когда хочешь говорить по душе, ни одного француз­ского слова в голову нейдет, а ежели хочешь блеснуть, тогда другое дело» («Детство»).

«Язык должен быть не только попятный или простона­родный, но язык должен быть хороший... (я уже не упо­минаю о иностранных словах, которые легко могут быть заменены русскими...)» («О языке народных книжек»).

Николай Лесков:

«Вообще я не считаю хорошим и пригодным иностран­ные слова, если только их можно заменить чисто русскими или более обруселыми. Надо беречь наш богатый и пре­красный язык от. порчи...» (подчеркнуто мной.— К. Я.).

Новые слова иностранного происхождения вводятся в русскую речь беспрестанно и часто совсем без надобно­сти (подчеркнуто мной. — К. Я.), и — что всего обиднее — эти вредные упражнения практикуются в тех самых орга­нах, где всего горячее стоят за русскую национальность и ее особенности...» («Новое русское слово»).

Антон Чехов:

«...Я писал вам не о грубости, а только о неудобстве иностранных, не коренных русских или редко употреби­тельных слов. У других авторов такие слова, как, напри­мер, «фаталистический», проходят незаметно, но ваши ве­щи музыкальны, стройны, в них каждая шероховатая чер­точка кричит благим матом» (письмо М. Горькому).

Максим Горький:

«Было бы, пожалуй, гораздо полезней, если бы все мы писали проще, экономнее, так, «чтобы словам было тесно, мыслям просторно», а не так, например: «...мы должны отвергнуть тенденцию к аполитации дискуссии».

Ведь можно сказать менее премудро: мы отвергаем на­мерение устранять политику из наших споров. Нот ничего такого, что нельзя было бы уложить в простые ясные сло­ва. В. И. Ленин неопровержимо доказал это» («О литера­туре»),

«Пристрастие к провинциализмом, к местным речени­ям так же мешает ясности изображения, как затрудняет нашего читателя втыкание в русскую речь иностранных слов. Нет смысла (подчеркнуто мной. — К. Я.) писать «конденсация», когда мы имеем свое хорошее слово — «сгущение»...» («О прозе»).

Владимир Маяковский:

«Во всех газетах до сих пор мелькают привычные, но никому не понятные, ничего не выражающие уже фразы: «проходит красной нитью», «достигло апогея», «дошло до кульминационного пункта», «потерпела фиаско» и т. д., и т. д., до бесконечности.

Этими образами пишущий хочет достигнуть высшей образованности — достигается только непонятность».

«Иностранщина из учебников, безобразная безобраз­ность до сих пор портит язык (подчеркнуто мной.—К. Я.), которым пишем мы. А.в это время поэты и писатели, вме­сто того, чтоб руководить языком, забрались в такие заоб­лачные выси, что их и за хвост не вытащишь» («С неба на землю»).

Да простит меня читатель за множество выписок из суждений, давно известных каждому образованному чело­веку. Надеюсь, впрочем, что их и дважды, и трижды, и десять раз перечесть — удовольствие, а потому никто в обиде не останется и не попрекнет меня ими.

Перечитывая эти строки, любой может убедиться:

Вопрос об иностранных словах всегда решался прежде всего с точки зрения надобности, необходимости (если по­нятие, рожденное в другой стране, нужно и нет для него равносильного русского слова), а понятность была уже второстепенным соображением, ибо действительно нуж­ное, необходимое слово быстро становилось понятным; ав­тор же книги «Живой как жизнь» основным мерилом счи­тал понятность.

По мнению великих мастеров слова, употребление ино­странных слои, особенно без надобности, есть засорение, искажение, порча языка; автор книги утверждал обратное:

«Первым и чуть ли и важнейшим недугом современ­ного русского языка считают его (?) тяготение к ино­странным словам.

По общераспространенному мнению, здесь-то и заклю­чается главная беда нашей речи. С этим я не могу согла­ситься.

Правда, эти слова вызывают досадное чувство, когда ими пользуются зря, бестолково, не имея для этого доста­точных оснований» (в Собр. соч. исключено выражение «бестолково», но смысл остается прежним — т. 3, стр. 57).

Великие русские писатели думали о сохранении силы и чистоты русского языка, а автор книги «Живой как жизнь» больше всего заботился о «залетных, чужеродных» словечках и уверял, что русский язык будто бы сам «тяго­теет к иностранным словам». Великие русские писатели клеймили тех, кто засоряет язык, а он защищал и, наобо­рот, клеймил поборников чистоты. Не жаловал и самих великих, когда их мысли но нравились ему.

Разумеется, и великие, может быть, не всегда были во всем правы. Так, Н. М. Карамзин, отстаивая силу, красо­ту и честь русского языка, думал все-таки о языке избран­ного общества, и ему претили простонародные слова. При слове парень его мыслям являлся «дебелый мужик», кото­рый чешется неблагопристойным образом или утирает ру­кавом мокрые усы свои, говоря: «Ай, парень! Что за квас!» И. С. Тургенев готов был даже философские вещи переводить, не употребив ни одного иностранного слова. А. Н. Толстой, приветствуя борьбу против употребления иностранных слов без надобности, в то же время как будто жалел их, ибо в некоторых случаях переводил нарочито грубо: «Конечно,—говорил он,—лучше писать «пролета­рии», чем «голодранцы» (мог бы сказать, например: «обез­доленные»), лучше писать «лифт», чем «самоподымальщик» (мог бы сказать: «подъемник»).

Что ж, и с великими, бывает, можно поспорить.

Автор книги «Живой как жизнь» тоже обращался к великим. Не спорил, но довольно своеобразно использовал их высказывания: брал из них лишь то, что мог приспосо­бить к собственным взглядам, а остальное отбрасывал или попросту «не замечал».

Что всего неожиданнее, к своим сторонникам причи­слял он... Белинского и Ленина, хотя известно: ни Белин­ский, ни Ленин никогда не оправдывали чье бы то ни было «тяготение» к иностранным словам.

ДАЛЕЕ

ОГЛАВЛЕНИЕ