К.Ф.Яковлев. Глава 2. О СТРАННОМ «ТЯГОТЕНИИ»

Что русский язык надо уважать, не коверкать и не за­сорять словами иностранными, об этом говорили и писали не раз. И спорили, конечно. Не мудрено: среди поборни­ков чистоты языка объявлялись и такие, что вместе с со­ром готовы были вымести чуть ли не все слова нерусского происхождения, даже необходимые, прочно вошедшие в быт и замены не требующие, а вместо них сотворить вся­ческие «колоземицы» и «шаротыки». В свою очередь, наи­более рьяные поклонники Запада отвергали всякую замену чужого слова русским, безостановочно вливая в речь ино­странные словечки и пытаясь наглухо закрыть народные, родниковые истоки русского языка.

К счастью, истоки эти закрыть нельзя, и русскому сло­ву уже легче дышится в новом, семнадцатитомном Ака­демическом словаре: оно не так стеснено запретительными пометами — «просторечие», «разговорное», «областное», И хорошо, что во «Введении» к словарю сказано: «Границы между книжной разновидностью литературного языка и стилями живой разговорной речи не всегда могут быть точно установлены, и литературный язык не может быть оторван от живого просторечия». И что даже так называе­мые «областные слова» «являются материалом общена­ционального языка, а не достоянием только местных го­воров».

К счастью, народ, создатель и хранитель языка, всегда сам решал, каким словам жить и каким умереть. Нет, не стал oн пользоваться ни «шаротыками», ни такими «заме­нителями» русских слов, как презент вместо подарка или аер вместо воздуха. Были справедливо изгнаны из рус­ского языка и многие непереведенные прежде слова, кото­рым нашлась хорошая, удачная замена, и мы стали гово­рить: область, а не губерния, маятник, а не перпендикула, самолет, а не аэроплан, вратарь, а не голкипер, защитник, а не бек, полузащитник, а не хавбек, нападаю­щий, а не форвард и т. д. Мертвым грузом остались в сло­варях сотни, если не тысячи иностранных слов, не нашед­ших применения или забытых за ненадобностью.

Борьба за чистоту языка — естественная, закономерная и в конечном счете плодотворная, — разумеется, далеко не закончена, многие вопросы не решены. Но в последнее время, примерно с конца пятидесятых — начала шестиде­сятых годов, почему-то вдруг смолкли голоса поборников чистоты и — будто нарушилось что в механизме очистки — чужеземные слова буквально хлынули в наш язык. Мы словно бы застеснялись сразу простых русских слов, род­ного своего языка и уже не скажем, например, побеседо­вать, спросить, а обязательно проинтервьюировать; уже плохо звучит «музыкальное обозрение»—говорим: «музы­кальное ревю»; старомодным кажется увлечение чем-нибудь — говорим: «хобби».

Влечение к иностранным словам стало каким-то пове­трием. В иных городах были сняты едва ли не все вывески с обозначением столовых, мастерских, отделений и пове­шены, так сказать, современные: «кафе» (хотя за вывес­кой—обычнейшая закусочная или столовая), «ателье», «салон», «филиал» (появились и филиалы ателье — мол, знай наших, тоже не лыком шиты!). Улицы сплошь... Не знаю, как тут и выразиться. Зафилиалены, закафеены, засалонены и заательеваны?

Куда ни кинь. Строится гостиница для автотуристов— готово опять-таки иностранное словечко: мотель (да и прочие гостиницы кое-кто начал подравнивать к этому слову, именовать отелями). Создали первый в мире спут­ник Луны — и в сообщениях Луна уже не Луна, а, видите ли, Селена, и не окололунная орбита, а селеноцентриче­ская. Тут и апоселение, и периселение...

Теперь возвращаются и старые, прежде изгнанные слова. Не успели мы порадоваться, что голкипер вытеснен вратарем, он снова замелькал в заметках о футболе, и вновь нападающего теснит, забивает форвард, а вместо защитника уже объявляется стоппер; не успели аэроплан заменить самолетом, вводится другое — лайнер... Стыдясь «ошибок», свойственных русскому языку, пытаемся и вы­говаривать уже не Гренада, а Гранада, не панацея, а панакия, не лицей, а ликей, не Озирис, а Осирис, но Сизиф, а Сисиф и не стыдимся неблагозвучия «обновленных» имен.

А составители новейшего «Словаря иностранных слов» затверждают поспешно, самовольно: «Озирис — см. Оси­рис». До курьеза дошло: спохватились было — и знамени­того американского пианиста Вана Клиберна стали называть Клайберном. Только вмешательство самого пианиста вернуло ему приятную «неправильность» русского произ­ношения, и он снова стал у нас милым, хорошим Клиберном. Наконец, на указателях дорожных рядом со словом бензин предупредительно ставим: petrol, а на вывесках «автовокзал» даем целый набор иностранных названий в родном для иностранца написании, словно боимся, что тот, приехав в Россию, чего доброго, пачнет изучать рус­ский язык.

В последнее время обнаруживается пристрастие к сло­вам не просто иностранным, а — к английским, особенно американского происхождения. Высшим «шиком» иного словесного щеголя стало сказать: круиз (путешествие), ленч (второй завтрак), сервис (обслуживание), оффис (учреждение), босс (руководитель). Впрочем, «круиз» пе­чатается уже без объяснений, иногда «круизируют» и... по Карпатам. «Сервис» тоже стал удивительно «популяр­ным».

«Узаконены» боксы и кемпинги. У моряков к сейнерам в придачу появились тоже лайнеры, у издателей — бест­селлер, у охотников — траппер, у спортсменов... Спортив­ным обозревателям и комментаторам просто не обойтись теперь без прессинга и дриблинга, клинча и фола, без спурта, аутсайдера и рефери. Подумаешь—судья! Рефе­ри — это звучит. А удар «в утоп» — до чего же по-русски! Смэш — вот это блеск. То же и с автотуристской гостини­цей: скучнейшее слово. То ли дело мотель: и ново, и к зна­комым словам в ряд удобно становится — мотаться, про­матывать.

Хочется спросить этих модников — взрослых дядь: «За­чем ребячитесь и, «задрав штаны», обгоняете друг дружку в щегольстве словесными побрякушками, уродуя краси­вый и сильный русский язык? Ведь модный бестселлер, на поверку, — всего-навсего чтиво, далеко не лучшего каче­ства. Стоило ли за тридевять земель за ним тащиться? И разве нет в нашем языке, в многоязыкой, единой семье народов Советской страны более подходящего слова, чем мотель?»

Странно и до боли обидно, когда наши же советские ученые, открыв что-нибудь новое, называют его обязатель­но по-иностранному.

Разумеется, здесь не все просто. Оживленное, все более и более широкое общение с другими странами, спортивное, научное, культурное, торговое и политическое, взаимные поездки — все это распахивает ворота для обмена взгля­дами, соображениями, открытиями и, само собой, словами. И в этом не только нет ничего страшного, это благотворно, ибо способствует взаимообогащению, развитию. Однако всегда важно знать, что нам нужно и чего не нужно за границей, и важно иметь «собственную гордость» во всем, встречаемся ли мы с интересными, новыми открытиями, изобретениями или же со стриптизом и шейком и с так называемыми «современными» идеями и словечками.

Когда говорят — «современно», мне всегда вспомина­ется, как возмущался этим определением мой приятель, рабочий (рабочий действительно современный: технически грамотный, за труд свой награжденный орденом Октябрь­ской Революции, член Союза писателей СССР, автор мно­гих интересных книг):

—Хоть убей, никак не пойму, что такое «современно». Говорят: «Такая одежда современна, а такая несовремен­на. Такая-то мебель, или квартира, или архитектура— современна...» Говорили бы просто: «Это красиво, удобно, светло, просторно, выгодно» и так далее — было бы все понятно. А то за «современностью» черт знает что прота­щить можно. Мол, как писал Лев Толстой или как пишет Шолохов — это несовременно. Да и пытаются уже: длинно, мол, теперь такой век, что всего не перечитаешь. А я всег­да с удовольствием учусь у Толстого и никогда не буду учиться у схематиков — так сказать, «мастеров» скорых действий и рубленых фраз.

Пушкина, Некрасова, Толстого, Шолохова, все тома, 10

до словечка, перечитать и в наш быстрый век время найти можно. Нужно найти, жалеть не придется...

Что касается языка, дело совсем не в «современности». Язык имеет свои законы. Мы взяли космос, и слово это привилось, ибо оно не осталось одиноким. Отсюда и космо­навт, и космический, и космовидение, и т. д. — целая се­мья определений, названий наук, связанных с нашим вы­ходом за пределы матери-Земли. Такого же свойства слова: физика, электричество, революция и другие.

А дриблинг? А рефери? А форвард? Круиз? Сервис? Ателье? Мотель?..

Все это — слова-одиночки. «Непродуктивные слова», как выражаются языковеды. А значит — пустые, засоряю­щие, загромождающие нашу речь.

В самом деле: какое другое слово можно (не говоря уже о том, нужно ли) образовать от форварда?

Кроме того, мы имеем нападение, линию нападения и, само собой, нападающего. Сказать «форвард» — допустить явный сбой в представлении обо всем наступательном по­рядке в команде. При чем тут «форвард»? В чем его смысл? Разве только в лишнем поклоне языку английско­му, хотя в этом он совсем не нуждается, и в отягощении нашего языка еще одним, совершенно ненужным сло­вом.

А что будем делать с сервисом? Сервировать, что ли? Ну, создадим автосервис, авиасервис, тракторосервис, свиносервис. А дальше?

То же с круизом и мотелем, дриблингом и прессингом, кемпингом и ателье, рефери.

Есть мнение, что вопрос об иностранных словах в рус­ском языке уже решен. И в самом деле так, если вспом­нить мнение великих представителей русской культуры. Но сейчас, едва зайдет разговор о нормах употребления иностранных слов, слышишь замечание: «Это решено К. Чуковским».

Но, может быть, не надо спешить с выводами?

Как известно, книга К. И. Чуковского о русском языке «Живой как жизнь» вышла впервые в 1962 году в изда­тельстве «Молодая гвардия». И в том же 1962 году, в том же издательстве вышла другая книга о русском языке — «Судьбы родного слова» А. К. Югова, где поднимался тот же вопрос об иностранных словах.

ДАЛЕЕ

ОГЛАВЛЕНИЕ