Цитата

«… Бьюсь об заклад, что декабристы непременно освободили бы тотчас народ, но непременно без земли, за что им тотчас русский народ непременно свернул бы голову» (Ф.М. Достоевский)

Рекомендуем

Филфак Библиотека Первоисточники Н. Долгополов. Тургеневские женщины. Роман в двух частях


Н. Долгополов. Тургеневские женщины. Роман в двух частях

Минут сорок попетлял я по разбегающимся от Парижа забитым дорогам — и Буживаль. Выведенное латинскими, непривычное французскому слуху — «Дача Ивана Тургенева», крутой подъем, и вот оно — его «Ясени». В окружении любимых своих — ясеней и Виардо — Иван Сергеевич проблагоденствовал здесь с 1875-го до самого ухода в 1883-м. Ни в каких российских обществах, ассоциациях, по сию пору сохранившихся во Франции, не пахнет Русью гак, как в имении в «Ясенях».

Мы заочно любим великого классика. Но понят ли нами автор «Отцов и детей», «Записок охотника» и пассажа о могучем русском языке, механически зазубренном и средней школе? Жил десятилетиями за тысячи километров от описываемых в «Муму» мест и событий, современники-французы завидовали его французскому: Иван Сергеевич изъяснялся на изумительном языке, на котором говорили в салонах XVIII столетия. И что — это мешало ему оставаться русским? Да в десятки раз более неравнодушным к полям Отчизны, чем вроде, бы и истинные ее сыны, лениво прозябавшие в родовых поместьях.

Безустанно передвигаясь по Европе, он славил не только себя. Будем ли спорить, выиграла бы Россия от его постоянного присутствия, если и отсутствие свое он изящно обратил на великое ее благо.

Крошечный эпизодик из парижского бытия. «Обеды пяти», когда за стол с Тургеневым усаживались Эдмон Гонкур, Эмиль Золя, Альфонс Доде, Гюстав Флобер. Что за разговоры вели гении, какие дела двух выдающихся литературных школ обсуждали, сколь взаимопроникающим и полезнейшим для России, Франции было писательское влияние пятерки! Ничего себе признание, вырвавшееся у Флобера в одном из 250 писем к Ивану Сергеевичу: «Для меня вы—единственный Человек, которого я считаю действительно достойным так называться!»

И все-таки: что заставило его покинуть гнездо в Спасском-Лутовинове и уйти в окружение хоть и ясеней, но французского происхождения? Почему вдруг признание: сегодня Буживаль для меня, что Мекка для мусульманина? Забудем сравнения с герценовским или бунинским бегством. Оба достойно покоятся на кладбищах Ниццы и Сент-Женевьев-де-Буа, и далее раздававшиеся было намеки о переносе останков отдают безграмотным кощунством: отвергнутым нашими же предками, им суждено и покоиться в давшем приют чужом далеке.

Тургенев же после кончины вернулся, его завещание выполнили, и в этом тоже ключ к разгадке: он не был ни отвергнут, ни покинут. Ну были николаевские репрессии середины прошлого столетия, о которых писали как о страшных и которые после всего впоследствии Россией пережитого видятся в худшем случае большими неприятностями. Но вряд ли политика сыграла тут главную роль. К ней Тургенев и жизни, а не в романах был не слишком привязан.

Бедою ли, счастьем была, конечно, Полина Виардо. Досконально исследована тургеневедами. Не настолько пошло, как матушки Варвары Петровны полупроклятие: гоняется по всей Европе за этой цыганкой. Но близко к истине. Тургенев влюбился в Полину сразу и на 40 лет. Чувство обрекало на всегдашнее житье поблизости от Виардо. Она перебиралась в Париж — он тотчас спешил туда же. Ей понадобилось в Германию — Иван Сергеевич снова рядом. Вспыхнула война Франции с Пруссией, и Тургенев с нею переехал в Лондон, а потом опять в Париж. Стоило Виардо упорхнуть куда-то пораньше, как пребывание в Германии ли, во Франции превращалось для него в тягость. Даже сказочные и вроде любимейшие им ландшафты Баден-Бадена, как признавался он сам, уже не представляли никакого интереса. Теряли прежнюю прелесть, напоминали разве о хороших днях вместе с Виардо.

Однако любовь неожиданно открылась во всей своей запутаннейшей сложности.

Пусть то, о чем выскажем чужое предположение, останется гипотезой, хотя и подтвержденной письмами, свидетельствами очевидцев, поразительными фотографиями.

Хранитель, главный экскурсовод и, можно сказать, хозяин буживальского музея Тургенева Александр Яковлевич Звигильский законно гордится собранной коллекцией портретов, фото, писем писателя и к писателю. Он одержим Тургеневым, этот русский парижанин, профессор Сорбонны и председатель «Ассоциации друзей Ивана Тургенева, Полины Виардо и Марии Малибран» сестры Полипы, певицы. Даже жену Тамару нашел себе в Союзе — она исследовательница тургеневского наследия, не менее, если не более, темпераментная.

Как откровенны и с трудом, и с огромными личными затратами закупленные на аукционах всего света документы! Насколько понятны и в то же время загадочны где только не найденные письма Тургенева к Полине и ее дочери Клоди! И до чего хорош на фото Иван Сергеевич один из красивейших людей своей эпохи? Вот он, русский родовитый барин, молодой по тем понятиям великан с его ста девяноста с половиною сантиметрами. Мягок, добродушен, нежен. Чувство юмора и щедрость прекрасно ужимаются в писательской душе. Он большой, он добрый.

Отсюда и поразительный успех у женщин. Иго любили без памяти. Актриса Савина, сестра Писателя Толстого — Маша... Список заслуженных побед не короток. В дневнике Эдмона Гонкура с долей зависти описываются всяческие авантюры тургеневской жизни. Но как же тогда с чистой, никакой физиологией не замутненной многолетней любовью к Полине?

В чистую любовь, как и в идиллическое будущее типа города Солнца, можно верить и не верить. Но кто сказал, что чистая любовь обязательно платоническая? Убедят ли истинных поборников принципов чистой любви такие вот строки: «Я в первый раз с П.». Это из записных книжек Ивана Сергеевича, куда он заносил важнейшее из пережитого. Середина прошлого века, и, возможно, лишь первый поцелуй? Первая невинная ласка? Но мы же взрослые, и скромней запись звучит не триумфальным маршем, а деликатным признанием -неминуемое, наконец, произошло.

Довольно быстро меняется тон переписки. Нет, по-прежнему на «вы», однако в письмах больше страсти. Для некоторых почитателей этот факт — роковой! Однако к чему кривить душой — нормальный, естественный. Союз был действительно чист, ибо муж Полины, далеко не молодой Луи Виардо, оставался как бы вне отношений. Ничего не теряя, не ведая, состоял в дружбе с писателем.

И представить трудно, чего бы лишилась мировая литература, распадись союз Полины Виардо и Тургенева. Вряд ли без Полины Иван Сергеевич остался бы прежним: тонким, склонным к тихой грусти человеком и одновременно оптимистическим жизнелюбом, которого Виардо деликатно, но заставляла писать, переводить — работать.

Ей богу, не решусь предположить, что нашел русский красавец барин в испанской певице. Нет на ее фото и портретах следом особой красоты. Обычное лицо, толсто питые губы, чуть сгорбленная фигура. Правда, глаза не обычнейшие, ну и что ж — глаза. Какая-то тайна: почему тогда отдал Полине сердце старик Берлиоз? Каким образом влюбился в нее Лист? Зачем нужна была эта уж точно не платоническая связь с Гуно, к которому Тургенев ревновал ее с полным на то основанием?

Насколько красивей получилась Клоди. Прекрасные, как у матери, глаза, черты лица строже, совершенней. Она — еще одна загадка, которыми полон дом в Буживале...

Впрочем, к чему интриги и журналистские заходы. Сравнительно недавно найденные письма настолько полны чувственной любви, что с чьей-то точки зрения неоспоримо доказывают: Клоди была близка с Иваном Сергеевичем.

Когда Полина привезла дочь сюда в 1875-м, ей было 23—34 года разницы с другом семейства. Тургенев писал ей в детстве шутливые послания. А девочка росла, превратившись в статную художницу, и чувство почти отцовское переродилось в мужское влечение. В кабинете писателя нашлось постоянное место ее мольберту. Это ради Клоди Тургенев попросил архитектора повысить потолок: для занятий живописью нужно было больше света! Тургенев творил за массивным столом, пока молоденькая Клоди Виардо, ставшая по мужу Шамеро, рисовала здесь же свои нехитрые картины.

Не копание в чужом, а вероятная истина: Клоди была любима Тургеневым. Догадывалась ли об этом постаревшая мать? Возможно. Привязанность к другу, любовь к нему помогали подавить зарождавшуюся ревность. Удержать возле себя, сохранить любою ценою сорокалетние отношения — ради этого стоило решиться и на такое жертвоприношение. Две пачки писем Тургенева к Клоди проливают свет на то, что должно было остаться, а может, так и останется тайной. Письма лежали в Национальной библиотеке, пока не нашел их упорный исследователь — хранитель музея.

Это дар библиотеке от мадам Мопуаль — дочери и наследницы Клоди, — поясняет нам Александр Звигильский, добавляя в полном смущении. — Быть может, то дочь Тургенева.

Наши мысли на растерянных обиженных лицах: —Почему вы решили, что дочь? —Внешнее сходство поразительное. И мы тоже в этом убеждаемся, взглянув на изображение мадам. Я бы не рассказывал такое постороннему французу, — вздыхает хранитель (или открыватель?).

Гипотеза... Но как похожи! К тому же совсем не часто попадаются во Франции настолько высоченные дамы, как мадам Мопуаль. Дожила до 93 — умерла не так и давно. Последние лет восемь основатель ассоциации встречался с мадам не однажды. Ее сын, которому за 70, время от времени передает в дар музею реликвии, оставшиеся от прабабушки Полины, умершей в 89 лет, в 1910 году, и от бабушки Клоди, скоропостижно скончавшейся в 1914-м. Какая-то фантастика: жив внук писателя, столетие со дня смерти которого отмечалось 3 сентября 1983 года?

Князь Мещерский, свидетель последних дней Тургенева, описывая его страшные мучения, приводит и такой эпизод. Чувствуя приближение исхода, Тургенев попросил ухаживавших за ним Полину и Клоди: покройте меня вашими телами. Клоди выполнила и эту волю великого смертника.

Бурживаль - Париж ("Комсомольская правда", 21 декабря 1991 г.)

Поделиться с друзьями:

Похожие материалы:
 
ЕГЭLand - онлайн-школа подготовки к ЕГЭ и ОГЭ Приобрести новую профессию удаленно Уроки английского для взрослых и детей