Ю.П. Пармузин "Живая география" - В необжитую половину страны

В начале 30-х годов севернее линии, проведенной через города Петрозаводск — Свердловск — Томск — Енисейск — Иркутск — Тында — Хабаровск, жило немногим более миллиона человек, т. е. в девять раз меньше, чем в современной Москве. Кроме двух железных дорог на западе от Ленинграда до Мурманска и от Москвы до Архангельска, на этом пространстве других дорог не было. Да и стоящих грунтовых дорог здесь на картах вы бы тоже не нашли. Собственно, самих-то карт, не только специальных, но и простых топографических, на эту часть территории почти не было. Нельзя же считать картой то, что составлено по расспросным данным местных жителей. На них реки обозначались пунктирами, что отражало неуверенность в их существовании, а междуречья не соответствовали масштабам. Не только что-либо проектировать, но и просто ориентироваться по таким картам было затруднительно.

Все оседлое население этой части страны пользовалось для сообщения реками. Населенные пункты строили только на берегах рек — и вода, и рыба, и дорога рядом. Никакая промышленность севернее этой линии не переступала. Но жители не роптали. Даров природы было в достатке — только руки приложи. Ставили ловушки на зверя, ловили рыбу — и какую!

Зимой таежники одевались в расшитые дубленки и унты, а летом в самотканые конопляные или льняные одежды. Жители же тундры круглый год ходили в мехах и коже.

Конечно, таежникам жилось побогаче. Они разводили всякую домашнюю живность, вместо сахара употребляли целебный мед и, следуя веками выработанной мудрости народной медицины, лечились травами.

Впрочем, и жители тундры не горевали. Там диких бегающих животных — летающих и плавающих — хватало. Кроме того, универсальный северный олень снабжал и одеждой, и обувью, и жилищем, и пищей.

И с экологией дело обстояло отлично: здоровый, незагрязненный воздух, почвы, леса, реки с хрустально чистыми водами.

Однако о том, как жили здесь люди, нам было мало известно до самых 30-х годов. Удивляли газетные сообщения: то в дебрях Енисейского кряжа, то в Васюганских болотах или в долинах Северного Урала вдруг обнаружат селение, не только не охваченное сплошной коллективизацией, но даже не ведающее об Октябрьской революции.

Тем временем бурно развивалась промышленность. Нужны были полезные ископаемые, древесина, строительные площадки. За Уралом лежали несметные богатства, о которых знали выборочно. Необходима была научная разведка, дорожное строительство, освоение сельскохозяйственных площадей, создание энергетических баз. Но прежде чем что-то строить и осваивать, необходимы крупномасштабные топографические карты.

Срочность порождала новую технику, новая техника требовала новых методов исследований. Чтобы ускорить создание карт, привлекли авиацию. Но аэрофотоснимки требовали комплексного анализа. Это лучше всех могли сделать географы. Они устанавливали взаимосвязь рельефа с геологическим строением, почвами, растительностью, словом, делали то, что требовалось для топографических карт.

Было учреждено несколько аэрогеодезических предприятий. В них работали геодезисты, топографы, картографы, фотограмметристы, чертежники, аэрофотосъемшики, строители геодезических знаков (геодезических вышек), капитаны речных судов, шоферы, коноводы, большое количество рабочих и, конечно, географы. Так появились официальные должности «географ» и «географ — редактор карт».

Географов было очень мало. Пришлось в качестве полевых исследователей послать студентов старших курсов.

На долю относительно большой группы студентов-практикантов Московского университета, в которую попал и я, выпало Забайкалье. Знали мы о нем очень мало. Стали рыться в библиотеках и тоже ничего существенного не нашли. Тогда решили ознакомиться с флорой и фауной в ботаническом и зоологическом садах. Однако эта затея не увенчалась успехом.

В ботаническом саду Московского университета на Первой Мещанской (теперь проспект Мира) под стеклами оранжерей зеленели пальмы и бананы, диковинные цветы наполняли их ароматами Африки, Южной Америки и Австралии и ни одного забайкальского растения. Даже лиственницы там не было.

Не больше порадовал зоопарк. Чего только нет в Московском зоопарке! Львы африканских саванн, обезьяны Амазонии, страусы эму Австралии, питоны Индии, попугаи с Малайских островов, и лишь сибирский бурый медведь грустил в клетке.

Помню, меня поразили две пумы, только что прибывшие из Аргентины. Они были, видимо, в ссоре и нервно ходили по клетке на приличном расстоянии друг от друга. Когда расстояние между ними сокращалось, у пум поднималась шерсть на загривках, они стучали когтями по железной обивке клетки, рыча, скалили зубы и обдавали друг друга зелеными искрами глаз.

ОГЛАВЛЕНИЕ