С. Нариньяни - Правнуки Ляпкина-Тяпкина

Эта командировка сулила много неожиданностей и приключений. Нужно было поехать в один небольшой город и разоблачить некоего правнука Ляпкина-Тяпкина, о лихоимстве которого сообщила нам редакционная почта.
Этот правнук имел два существенных отличия от своего знаменитого прадеда. Первое - он торговал не судебными решениями, а медицинскими диагнозами, а второе - брал мзду наличной монетой, явно предпочитая денежный знак борзым щенкам. Правнук ввел строгую таксировку на больничные листы. Если вы платили ему сто рублей, он находил у вас грипп и давал возможность три дня не являться на работу. За двести у вас обнаруживалась ангина, и вы могли гулять неделю.
Я решил явиться к этому мздоимцу под видом рядового клиента, дать ему три сотни, получить бюллетень с каким-нибудь полумесячным воспалением и тут же разоблачить прохвоста.
Мой план был одобрен. Мне дали пятьсот рублей - двести на дорогу, триста на воспаление - и сказали:
- Езжай, лови взяточника с поличным, а мы поддержим. Все как будто было в порядке. Мне следовало только достать.
железнодорожный билет, и я мог начать свое заманчивое путешествие.
Но как достать билет? Время летнее, курортное, а поезд южный.
- Билет достать не трудно,- сказала мне соседка.- Отправляйтесь на вокзал, дайте тридцатку носильщику, и он вам все устроит.
- Что? Дать взятку?
- Ну что вы! Разве тридцатка - взятка? Это только меткий магарыч за услуги.
- Простите, а какая, собственно... Но соседка не дала мне договорить.
- Отправляйтесь на вокзал, несчастный,- сказала она,- а то опоздаете на поезд.
И я отправился. Первый же носильщик, к которому я обратился, небрежно взял у меня деньги и сказал:
- Третья  база Мосплодминвода.  Найдете там Лизавету Григорьевну и скажете, что вы от Макарова.
- Какая база? Мне нужен железнодорожный билет.
-А я вам о чем толкую?- обиделся носильщик.- Билетами Лизавета Григорьевна распоряжается, а у меня только ее адрес имеется.
Спорить было некогда, и я помчался на третью базу Мосплодминвода. Лизавета Григорьевна числилась старшей уборщицей этого почтенного учреждения. Она сидела в кубовой и вела разговоры с клиентами из-за закрытой двери, через дворничиху. Я постучался.
- Кто там? - спросили из-за двери.  - Это я, от Макарова.
В кубовой зашептались, и кто-то попросил меня положить под дверь сто рублей.
-  То есть, как сто,- возмутился я,- если мой билет стоит всего семьдесят пять рублей!
В кубовой снова зашептались. Дверь осторожно приоткрылась, и в образовавшуюся щель выползла дворничиха. Она внимательно осмотрела меня и сказала, что семьдесят пять рублей мне придется еще уплатить, но уже не Лизавете Григорьевне, а проводнице международного вагона, который и доставит меня к месту назначения.
До отхода поезда оставался час. Медлить было опасно. И, как ни протестовало мое сердце, я сунул под дверь сто рублей. В ответ дворничиха вынесла мне рекомендательную записку. В нейбыла всего одна строчка:
«Марея, биряги свою здоровю».
Строчка была, конечно, не без литературных изъянов. И обиднее всего было то, что эта самая литература обошлась мне по неправдоподобно высокой расценке: двадцать пять рублей за каждое искалеченное слово.
- Торопитесь,- сказала дворничиха и хлопнула дверью. Я помчался. Скорый поезд уже стоял у перрона. Проводница «Марея» показалась в дверях международного вагона.
- Я к вам от Елизаветы Григорьевны.
Проводница прочла рекомендательное письмо и сказала как-то мимоходом:
- Положите в конверт сто рублей и суньте его в карман моему напарнику.
- Как сто? Елизавета Григорьевна сказала: семьдесят пять.
- Верно. Семьдесят пять за билет кассиру,- разъяснила мне «Марея»,- а остальное мне с напарником, за плацкарту.
«Ну хорошо!»-молча пригрозил я «Марее».-Я заплачу, только это будет вашей последней плацкартой, прохвосты».
Я решил сунуть конверт в карман напарника при свидетеле. Самым лучшим таким свидетелем был бы, конечно, представитель административной власти. Я вышел на улицу. На счастье, тут же, у подъезда, стояли два сотрудника железнодорожной охраны.
- Товарищи,- обрадовавшись, сказал я одному,- помогите мне поймать...
- Проходите, гражданин, не мешайте,- грубо оборвал он меня.- Видите, мы заняты.
Я присмотрелся. Действительно, второй представитель охраны старательно отвинчивал номер с нашей редакционной ма шины.
- Это по какому случаю?- взволновался я.
- Нарушение правил движения,- сказал первый.
- Какое движение? Машина доставила меня на вокзал и спокойно стоит у подъезда.
- Не за движение, так за долгое стояние на одном месте. Шофер знает...
Наш шофер Иван Иванович, очевидно, действительно что-то знал. Он подмигнул мне, приглашая отойти с ним в сторону.
- Это они нарочно придрались, чтобы получить магарыч,- сказал он.
- Какой магарыч?
- Товарищи попросту захотели выпить,- спокойно разъяснил мне шофер.
- Вы что клевещете?-прошипел я.
- Зачем клеветать? Да вы испытайте их сами.
Но мне не пришлось их даже испытывать. Я только показал палец, и сотрудник летучего отряда железнодорожной охрана Февралев потянулся за наживкою.
- А ну, Денежкин,- сказал он своему товарищу,- привинчивай номер на место.
Денежкин метнул две недобрые молнии, сказал «тэк-с» и многозначительно направился в мою сторону. Сердце мое заныло.
«Ну, все,- подумал я,- попался, голубчик. Сейчас тебя доставят к прокурору, и поделом».
И мне стало стыдно за себя, за то, что я так легко послушался шофера и оскорбил честную душу Денежкина, предложив ему гнусный, обидный магарыч. Но честные начала в груди Денежкина не справились с соблазном. Он метнул еще одну молнию, сказал еще раз «тэк-с» и протянул вперед руку.
Ступив на стезю взяткодателя, мне трудно было остановиться, и я дал. Думать о поездке к правнуку Ляпкина-Тяпкина уже не приходилось. На эту поездку у меня попросту не осталось ни копейки.
Я возвращался домой ни с чем. В голове у меня гуляли нехорошие мысли. Дело было даже не в Лизавете Григорьевне. Я думал о Февралеве и Денежкине. Уважение, с которым я относился до сих пор к представителям железнодорожной охраны, упало. Я, конечно, понимал, что эти двое являются исключение из правила, что они не могут олицетворять собою даже один взвод летучего отряда, и все же мне было стыдно за весь взвод за запятнанный железнодорожный мундир.