Б. Ласкин - Говорящее письмо

 - Вы знаете, братцы,- сказал капитан Полухин,- у художника Брюллова есть такая картина «Последний день Помпеи». Картина знаменитая. Там и извержение вулкана, и землетрясение, и всякие другие бытовые неудобства... Смотрю я сейчас на эту немецкую квартиру, в которой мы с вами находимся, и думаю, что Брюллову здесь, в городе Олау, работенка бы нашлась - в смысле запечатлеть...
- Да,- сказал Санько.- Помпея местного значения.
Ганкисты капитана Полухина ходили по квартире сбежавшего фабриканта. В квартире был полнейший разгром. Валялись раскрытые чемоданы, наспех связанные тюки, осколки стекла, сорванные портьеры. В стакане на тумбочке красовалась искусственная челюсть.
- Порядок,- сказал Логинов.- Дал хозяин ходу! Зубы и те забыл.
- Не до зубов,- сказал Санько,- он ноги-то еле унес.
Полухин наклонился и поднял конверт.
- Прочитайте, товарищ капитан,- сказал Логинов.- Интересно, что за письмо. Вы ж знаете немецкий.
-Знаю немного. Адрес - Рихарду Шмерке...
- Шмерке? Это, значит, фамилия этого... зубовладельца?
- По-видимому. Письмо еще из Польши... «Дорогой дядя! Новости у нас такие. Сегодня перед строем вы ступил обер-лейтенант и сообщил, что в ближайшие дни возможны крупные неприятности. Тогда этот идиот Вагнер из фольксштурмистов сказал, что он слышал о том, что русские на нашем направлении уже прорвали фронт. Обер-лейтенант сказал Вагнеру, что он свинья и пораженец, и только из уважения к его преклонному возрасту не набил ему морду...»
- Значит, уважил старичка? Ясно.
- «...Дорогой дядя, на всякий случай я бы вам посоветовал передвинуться поближе к Берлину. Может быть, имеет смысл уехать к тете Грете в Рюдерсдорф. Если вы увидите кого-нибудь из семьи Вернера Бакке, сообщите им, что Вернеру оторвало правую руку, но Мюльбах из роты пропаганды объяснил ему, что он может теперь приветствовать фюрера левой рукой...»
- А если ему и левую оторвет? - спросил Санько.
- Будет приветствовать правой ногой.
- А потом левой,- сказал Логинов,- все правильно. Дальше, товарищ капитан.
- «...Это письмо вам передаст мой фронтовой товарищ Вилли Краус. Хочу предупредить, что, если он оста нется у нас ночевать, не кладите его в столовой, где серебро и ценные вещи. Могут быть неожиданности...»
- Хорош товариш,,- сказал  Санько,- положите спать, но наденьте на него наручники. Интеллигенты!
- «...До свиданья, дорогой дядя. Передайте привет Мицци и, кстати, намекните ей, что мне кое-что известно о ее шашнях с рыжим Мейером из полицейской дивизии. Ваш племянник Рудольф».
- Ничего, подходящее письмецо,- заметил Санько.- Смотрите, товарищ капитан, патефон коломенский. Земляк мой...
- Патефон? - Полухин быстро поднял крышку.- Хорошо. Очень хорошо. Послушаю еще разок мое письмо.
Полухин достал из планшета маленькую патефонную пластинку из прозрачного целлулоида и завел патефон. Видавшая виды пластинка захрипела, и вдруг танкисты услышали женский голос:
-  Здравствуй, Павлик!.. Это письмо я наговариваю в Москве, в студии звукозаписи, где работает Василий Иванович.
Павлик, родной! Из твоего последнего письма я узнала, что вы сейчас под Сталинградом. В сводках сообщают, что там идут сильные бои... Павлик, любимый, я очень волнуюсь. Все мы здесь уверены, что фашисты Сталинград но возьмут.
Историческое предвидение у девушки,- сказал Санько.
Капитан слушал пластинку, закрыв глаза.
...У меня все благополучно, Павлик. Я часто думаю о тебе, и вот я снова вижу тебя перед со бой.
- Товарищ капитан,- тихо сказал Санько,- мы, по жалуй, пойдем с Логиновым, а то тут сейчас личное начнется на пластинке. Я ведь ее слышал, знаю...
- Ничего,- задумчиво  сказал  Полухин,- можете остаться.
...Если бы знал, Павлик, как я хочу обнять тебя, хочу поцеловать в глаза, в правый и в левый... Говорят, что, если поцелуешь человека в глаза, он потом долго видит перед собой ту, которая поцеловала...
-   Это правильно,- серьезно заметил Санько.
-  ...А может быть, это глупости, Павлик? - спросила девушка с пластинки.
-  Нет, это правильно,- подтвердил Санько. Полухин улыбнулся, а пластинка продолжала звучать:
-   ...Павлик! Прошу, береги эту пластинку. Пусть она всегда будет с гобой. Когда будет трудно или грустно, заводи патефон, он у вас там, наверное, есть где-нибудь, и послушай меня.
Паалик! Мне техник делает знаки, что пластинка вот-вот кончится. Помни, Павлик, я жду тебя. Мы все уверены в нашей победе.
Я люблю тебя. Крепко целую! Целую, целую, целую, целую, целую...
Пластинка повторяла - «целую, целую».
Санько деликатно кашлянул:
-   Товарищ капитан, поправьте мембрану, она заела малость.
-   Ничего, меня это устраивает. Пусть!..
-   ...Целую,  целую,  целую,- неслось с пластинки. Полухин легко коснулся мембраны.
-   ...И желаю успеха во всем,- сказала девушка.- Передай привет своим боевым друзьям...
-   Это нам, между прочим,- с удовольствием отметил Логинов.
-   ...И еще передай призет Волге. Твоя Таня. Пластинка снова захрипела, и диск остановился.
-  Смотрите,- восхищенно сказал Санько,- казалось бы, что - простая техника, а как душу освежает, а?
- Просит передать  привет Волге,- сказал   Логинов,- а Волга, она где осталась!
-  Да,- задумчиво сказал Полухин,- поклонимся Волге, но уже на обратном пути.
-  Когда из Берлина будем домой возвращаться, верно? - спросил Логинов.
-  Точно.
- Вы знаете, товарищ капитан,- сказал Санько,- я вот подумал, если бы у меня в Саратове была такая звукозапись, я бы Любу свою попросил высказаться на пластинку по вопросу о нашей будущей жизни. Она, может, сказала бы - я тебя ожидаю, Алеша, и слушаю приказы, и так вы здорово наступаете, уже перешли Одер, и с каждым  днем ты  от меня  все  дальше и дальше...
-  А значит, что встреча ваша все ближе и ближе. Понял, какая диалектика?
Полухин спрятал пластинку в сумку и пошел к выходу. Санько и Логинов пошли за ним.
На улице у дома, крытого черепицей, Санько вдруг обнял за плечи Логинова.
-  Хорошо тебе, Коля. Никакая тебя звукозапись не беспокоит. Холостяк!
Санько махнул рукой и, уже спускаясь в люк, вдруг обернулся к Логинову:
- Слушай, Коля, как же это мы так ушли?
- А что?
- Мы ж зубы забыли.
- Какие еще зубы?
-  Хозяйские, что в стакане лежат.
-  А на кой ляд тебе эти зубы? - спросил Логинов, предвкушая шутку и заранее улыбаясь.
-  Мне-то они, конечно, не нужны. Мне своих девать некуда. Я хотел бы их передать при случае этому... как его... Шмерке. Пусть, окаянный, кусает себя за икры и за прочие места, что потянуло их к нам в сорок первом году!..
-   Заводи! -послышалась команда.
Почти одновременно громыхнули моторы.
Головная машина рванулась вперед, и вслед за ней по узкой улице немецкого города Олау в сиреневом облако дыма и пыли двинулись наши танки.