А.Т. Твардовский "Василий Тёркин"

Следующий этап творческой биографии Твардовского - Великая Отечественная война. Осенью 1939 года он, призванный в ряды Советской Армии, участвовал в походе за освобождение Западной Белоруссии. Военным корреспондентом пришлось поработать во время войны с белофиннами, а затем - до Берлина. В эти годы он писал очерки, заметки, стихи. Главным детищем суровых лет стала книга про бойца "Василий Теркин".

Образ советского солдата Василия Теркина задумывался как фельетонный образ, призванный смешить солдат на фронте, поднимать их боевой дух. Однако дальнейшая работа с материалом привела Твардовского к мысли о создании серьезного произведения. Первая глава книги опубликована в 1942 году, а заключительная часть - в мае 1945 года. Отдельные отрывки из нее появлялись в течение всего военного лихолетья.

На протяжении войны с фашистами образ Васи Теркина оставался самым любимым в среде бойцов. Объяснить этот феномен можно тем, что он пленил сердца читателей своей доступностью и похожестью на многих воинов со своими достоинствами и недостатками, то есть получился типический герой, похожий по своему характеру на многих советских людей: он смел, находчив, в меру скромен, несмотря на разговорчивость, верен дружбе, всегда может помочь своим товарищам в трудные минуты. В нем воплощены характерные черты русского национального характера. В портрете своего героя Твардовский всякий раз подчеркивает его обыденность, массовость, что ли: "В каждой роте есть всегда, да и в каждом взводе". Да и по физическим возможностям он ничем не отличался от других, такой же, как и все: "Не высок, не то, чтоб мал...".

Однако, если он такой же точно, как все, то стоило бы тогда книгу ему посвящать? При всей обыденности у него, оказывается, есть свои особинки. Чуть-чуть, но все-таки другой. Это "чуть-чуть" и окажется определяющим, незначительное, а дает основание сказать автору: "Впрочем, парень хоть куда", "Но герой героем". К тому же он успел повоевать на Карельском за рекой Сестрою, и не просто повоевать, а проявить смелость (медаль не дали, видимо, по недоразумению). Сам выбор фамилии не случаен - "Теркин", - то есть тертый, бывалый, этимология слова идет от старинного сочетания "тертый калач". Автор специально избегает конкретных описаний портрета при первом знакомстве ("На привале"), чтобы излишне не индивидуализировать его.

Имелись ли литературные предшественники Василия Теркина? Самый близкий по характеру и портретным признакам - персонаж, придуманный в красноармейской газете во время финской кампании (1939-1940 годы). Он был героем серии иллюстрированных фельетонов со стихотворными текстами, выпускаемыми коллективом писателей. Это был веселый, находчивый и смелый парень. Сами картинки носили лубочный характер со всеми присущими фольклору атрибутами. Образ Теркина, в общем-то, традиционен для русской культуры. Примерно такая же серия выходила в 1812 году, высмеивая непрошеного гостя - Наполеона. Здесь же роль мирового завоевателя играли незадачливые гитлеровцы, которых Вася чаще всего хитроумно брал в плен. Так из полуфольклорной литературы (газетный и стенгазетный фельетон, частушка, шуточная песня) Теркин вошел в книгу про бойца, несколько изменив свой внешний облик, да и действия стали серьезнее. Он уже стал литературным, а не лубочным героем.

На протяжении всех глав, в которых действует герой, от одного эпизода к другому все полнокровнее раскрывается его характер. На первый взгляд, может он показаться читателю балагуром-весельчаком и только. Что ж, и таким Теркин бывает, причем делает он это сознательно, для поднятия настроения товарищей, прекрасно понимая, что с шуткой-прибауткой солдату легче воевать. В других главах выступают другие черты: героизм, находчивость, умение действовать согласно сложившейся ситуации. Книга построена таким образом, что каждый из эпизодов вносит нечто новое, а в совокупности все они создают собирательный образ. В некоторых случаях, правда, бывает затруднительно выделить какую-либо одну ведущую черту. В главе "Переправа" Василий совершает настоящий подвиг. По ледяной ноябрьской воде, выполняя возложенное на него задание, на вражеский берег он прорвался под огнем противника вместе со взводом, а оттуда -- в одиночку, вплавь. Разве немцы могли допустить такой отчаянный поступок со стороны русских? Все прошло благополучно. В штабной избушке доктор спиртом растирает продрогшее тело бойца. И тут Теркин с юморком спрашивает:

- Доктор, доктор, а нельзя ли

Изнутри погреться мне,

Чтоб не все на кожу тратить?

На пользу пошла принятая стопка. Все, как есть, доложил пловец полковнику. Благодарный командир называет бойца молодцом, а тот, чтобы не упустить момент:

А еще нельзя ли стопку.

Потому, как молодец?

Командир сомневается: "... а будет много сразу две". На что Теркин вновь за словом в карман не лезет: "Так два ж конца!"

Ответ солдата не просто свидетельствует о его находчивости, но и напоминает о больших потерях при переправе, когда два взвода погибли целиком, и обратное возвращение было смертельно опасным. И в такой ситуации Теркин еще шуткует. Разумеется, двойная переправа требовала особой закалки и крепкого здоровья, а он - "обыкновенный". Поэтому ему нужна была особая сила духа. Нечеловеческие усилия понадобились для выполнения задания. И добавим: не ради наград, а ради товарищей, зацепившихся за отвоеванный плацдарм.

А вспомните еще главу "Кто стрелял?" Смелость, проявляемая здесь, - это само собой разумеющееся. Но рядом еще и шутка, ирония, - поддерживают товарищей и дают жизненный урок на войне, наконец, пробуждают презрение к немцам. Неприятельская авиационная бомбежка. Все, естественно, зарылись носом в снег, в том числе и Василий. Зачем же в самом деле понапрасну голову врагу подставлять? А когда увидел, что снаряд не разорвался,

Теркин встал, такой ли ухарь,

Отряхнулся, принял вид:

Хватит, хлопцы, землю нюхать,

Не годится, - говорит.

Сам стоит с воронкой рядом

И у хлопцев на виду,

Обратясь к тому снаряду,

Справил малую нужду...

Даже когда в этом бою Теркин получает тяжелое ранение, истекает кровью, он продолжает держать связь: "Тула, Тула... Что ж ты, Тула? Тула, Тула. Это я... Тула... Родина моя!.." Отрывистые, короткие слова с многоточиями, передающими паузами, создают волнующую ситуацию и показывают переживания связиста.

В главе "В наступлении" Василий Теркин принимает на себя командование взводом. Стойкость, воля, настойчивость героя ярко проявляются в личной схватке с немцем ("Поединок"). По физическим возможностям русский боец явно уступал сопернику, холеному, откормленному молоком, яйцами, всем награбленным в русских деревнях - "Сытый, бритый, береженный, Дармовым зерном кормленный". Теркин и сам понимал, что силы неравные, он слабей, "не те харчи", выражаясь спортивным языком, в разных весовых категориях находились противники. Но раз надо, то надо - не мог же Василий оказаться трусом. В данном случае только и могли помочь не показная самоотверженность человека и воля. Советский парень воспринимал этот бой не как дело личное, он всем своим сознанием ощущал за своей спиной Россию, Родину, народ. Для него:

Страшный бой идет, кровавый,

Смертный бой не ради славы.

Ради жизни на земле.

С первой минуты боя Теркин довольно хладнокровен, не о глобальных проблемах думает он, а о том, как бы ему зубы от удара уберечь, как бы удобнее самому ударить половчее. Забыв, что этот бой - смертельный, он дерется примерно так, как выясняют отношения в деревенских драках. Но вот доносится до русского парня противный чесночный запах изо рта немца, вспоминает о зверствах и грабежах захватчиков ("Матка, млеко? Матка, яйки?.. Подавай. А кто ты есть?.."). Хладнокровие покидает Василия, появляется злоба на непрошеного гостя, пришедшего на Русь устанавливать свои порядки, силой утверждать иноземные законы: "жить - живи, дышать не смей". Чашу терпения переполнило стремление немца прибегнуть к подлому приему - не сумев победить физически в честном бою, он замахивается каской. Не ожидал такой подлости Теркин:

Ах, ты вон как! Драться каской?

Ну не подлый ли народ?

Хорошо же!

И тогда-то,

Злость и боль забрав в кулак,

Незаряженной гранатой

Теркин немца - с левой - шмяк!

Немец охнул и обмяк...

Враг побежден. Гнев и злость проходят. К немощному немцу и отношение другое. Миновала опасность смерти, и Теркин вновь становится снисходительным. С чувством честно проведенного боя, удовлетворенный, неся за плечом трофейный автомат, подталкиваем пленного: "Иди, иди". Такой вот он герой - крестьянский паренек Вася Теркин. Может быть, кому-то из читателей покажется главный персонаж нескромным, тем более, что некоторые литературоведы высказывали такое мнение, но я думаю, ошибочно считать его зазнайкой. Из главы "О награде" видно, что он себя себялюбцем не считает, а просто хорошо знает себе цену. Любит он, конечно, помечтать вслух, побалагурить вспомнить о мирной жизни в селе. Обращаясь к слушателям, с известной долей самоиронии произносит:

Нет, ребята, я не гордый.

Не заглядывая вдаль,

Так скажу: зачем мне орден?

Я согласен на медаль.

Что это: объективная оценка своих возможностей или бахвальство? Откуда вообще у него такие рассуждения? Вы не задумывались, сколько лет персонажу? Напрямую автор об этом нигде не говорит, видимо, руководствуясь созданием собирательного образа. Мы можем только догадываться по этой главе о его молодости, когда он рассказывает, как попал в сельсовет на гулянку, да и как раз туда, "где мальцом под лавку прятал Ноги босые свои". И это еще не главное - самое важное, чтобы девчонки рядом сидели, а он бы выглядел боевым парнем, чтобы ремни на нем скрипели, он же отвечал как бы нехотя: "Как, мол, что? Да бывало всяко...". Вот когда бы медаль-то пригодилась. Орден бы, конечно, был лучше... но: «Я ж сказал, что я не гордый, // Я согласен на медаль».

Все же симпатичен Вася Теркин в своей непосредственной откровенности. Можно засомневаться: а зачем все-таки этот рассказ? Нужен ли он? Ответить на поставленный вопрос можно только утвердительно. Автор устами Теркина ставил перед собой задачу: вселить в товарищей бодрость духа, жизнерадостность, уверенность в победе (не забудем - главы книги писались и публиковались во время войны). Как выразился сам Твардовский: "Чтоб от выдумки моей На войне живущим людям Стало, может быть, теплей". И хорошо, что такие люди, как Василий, "в каждой роте есть всегда, да и в каждом взводе".

И все-таки, памятуя о собирательности образа, нельзя ли выявить какие либо индивидуальные черты характера? Вот мы отмечали сметливость его, смекалистость, находчивость, добросердечность, юмор, острословие... А что характерно именно для Василия Теркина? Какие же все-таки его индивидуальные особенности? Поможет нам в этой связи ответить на вопрос глава "Теркин-Теркин", в которой появляется еще один Теркин ("парень в этом роде в каждой роте есть всегда, да и в каждом взводе"). Двойник его, Иван, тоже имеет боевые награды, также играет на гармони, словоохотлив, уважаем фронтовыми товарищами, смел, находчив. И все-таки это не Василий. Вот, находясь на отдыхе, кто-то из солдат спрашивает: "Где-то наш Василий Теркин?" Иван сразу же откликается: "Это кто там про меня?" Хотя по имени назвали Василия. В ответ сомневающимся он бойко доказывает, ссылаясь на трофейные сигареты, документы, награды. Оказывается, и машин он подбил больше: "не одну, а целых две", девчата его "больше любят", чем Василия. Промашка только с именем получается, да здесь все оправдано: "Ты пойми, - говорит он Василию, - что рифмы ради можно сделать хоть Фому".

Согласитесь, Василий бы так настырно не повел себя. Может быть, Иван в чем-то лучше, храбрее, красивее. Скорее всего, он побыстрее бы справился с немцем ("Поединок"), без особого труда нашел бы для себя девушку ("О награде"), серьезнее повел бы себя с доктором ("Переправа")... А читателю все же ближе Василий, отвечающий на вопрос: "Не герой?" - "Покамест нет". Василий проще и человечней, поэтому ему, как давно знакомому, предлагают: "Доставай тогда кисет". Этот Теркин не рвется в положение лидера, сам внимательно привык слушать других ("Перед боем"), уважает старших и всякий раз стремится по мере возможности помочь другим ("Два солдата"). Он отказывается от гармони, когда ему предлагают ее взять ("Что вы, братцы, как же так?") и только, дабы не обидеть вновь приобретенных друзей, как бы виновато берет подарок.

Своеобразна книга "Василий Теркин" в жанровом отношении. По традиционным литературоведческим канонам ее можно было бы назвать поэмой. Нередко так и делают некоторые литературоведы и учителя-методисты. Однако если посмотреть внимательнее, то мы не увидим здесь элементов сюжета, да и композиция необычная. В "Ответе читателям "Василия Теркина" Твардовский сообщал: "Я недолго томился сомнениями и опасениями относительно неопределенности жанра, отсутствия первоначального плана, обнимающего все произведение наперед, слабой сюжетной связанностью глав между собой. Не поэма - ну и пусть себе не поэма, - решил я; нет единого сюжета - пусть себе нет, не надо; нет самого начала вещи - некогда его выдумывать; не намечена кульминация и завершение всего повествования - пусть, надо писать о том, что горит, не ждет...".

В своем "Ответе..." поэт все объяснил читателю. Правда, если быть до конца точным, отметим: хотя и не столь настойчивые попытки ввести сюжетные линии, продумать стройную композицию были. Однако вместо задуманной пользы получился вред - измельчал как-то Вася Теркин, потерялся его самобытный характер. Так и осталось навсегда:

Словом, книга про бойца

Без начала, без конца.

Нарушив сложившуюся жанровую традицию поэт, по сути дела, создал новую оригинальную форму. Свободное определение жанра как "книги" дало возможность автору вольно изображать картины боев и зарисовки мирной жизни, бегло, как в коротеньком очерке, вводит!, новых героев, массовые сцены перемежать с характеристиками отдельных персонажей. Закрывая последнюю страницу книги, невольно отмечаешь ее фрагментарность, относительную самостоятельность отдельных глав, многие герои в которых действуют на страницах одной главы.

Последнее обстоятельство позволило ввести в содержание книги множество эпических героев-солдат, которые в своей совокупности творили победу. Некоторые из них так или иначе связаны с Василием Теркиным, другие только слышали о нем, третьих он сам вспоминает во время разговора. Отдельные персонажи, несмотря на эпизодичность, остаются на долго в памяти читателя, так как играют определенную роль в судьбе главного действующего лица: суровый и чуткий генерал, отметивший подвиг солдата ("Генерал"), колоритная фигура солдата-бородача, ищущего свой кисет ("О потере"), дед, у которого Василий чинил часы, и его старуха ("Два солдата", "Дед и баба"). А сколько других безымянных героев - советских воинов, мирных жителей встречается Теркину на трудных военных дорогах, - таких, например, как солдат-сирота, оставшийся без родного очага (его семья уничтожена фашистами), идущая военной дорогой "бабка в шубе с посошком" ("По дороге на Берлин"), три танкиста, вспоминающие своего товарища гармониста ("Гармонь"), да и тот же Ваня Теркин, соперничающий с Василием по количеству наград.

Что касается композиции книги в целом, то она своеобразна, - события изображаются не в хронологическом порядке, в ней просто показываются отдельные периоды военного времени с 1941 по 1945 год. Зато почти каждая глава имеет свое особое построение. При кажущейся сюжетной и композиционной рыхлости "книга" получилась компактной и цельной. Объяснить это можно наличием главного героя, присутствующего так или иначе во всех главах. Создается такое впечатление, будто бы все его знают, хотя и видели-то, может быть, всего один раз: танкисты узнают в пехотинце раненого бойца, доставленного ими в медсанбат, Теркин вспоминает героя из Тамбова перед получением ордена, а вот с дедом и бабкой пришлось ему встретиться дважды.

В "Книге про бойца" много лирических отступлений, рассыпанных по разным главам, а четыре из них так и называются "От автора". Наличие авторских отступлений, а некоторые строчки вообще построены по законам лирики, не дают возможности отнести книгу к эпическим произведениям, впрочем, точно так же ее нельзя отнести и к лирическим. В то же время это и не лиро-эпическая вещь. То есть, в жанровом аспекте правильнее говорить о ней, как об особой форме.

Присутствие автора на страницах книги дает повод выделить его в особый образ, как, скажем, А.С. Пушкина в "Евгении Онегине". Здесь сразу же следует оговориться и предостеречь читателя от полной идентичности автора и главного героя, точно так же, как Онегина и Пушкина. Строго говоря, персонаж "от автора" - это созданный по законам искусства обобщенный образ автора-повествователя, участвовавшего в Великой Отечественной войне и знавшего тысячи таких, как Василий Теркин. Возможно, одного из них автор знал лучше остальных. Недаром Твардовский сделала Василия своим земляком, уроженцем Смоленщины. Да и переживает рассказчик за героя, как за своего близкого, будто бы находясь рядом с ним, помогает ему советами в ответственные моменты (".. .Теркин, друг, не дай осечки. Пропадешь, - имей в виду...").

В главе "О себе" автор, имея много общего по свойствам характера со своим героем, открыто признается в этом:

И скажу тебе, не скрою, - В этой книге, там ли, сям,

То, что молвить бы герою,

Говорю я лично сам.

Я за все кругом в ответе,

И заметь, коль не заметил,

Что и Теркин, мой герой,

За меня гласит порой.

* *

Автор-повествователь постоянно в единстве со своим товарищем, беспокоится за его жизнь, желает как можно скорее подлечиться и выйти из медсанбата. Не прочь он выступить даже в роли свата, обращаясь к девушкам с просьбой обратить внимание на пехотинца. Конечно, конник на коне, летчик, летящий на самолете, танкист на боевом танке выглядят эффектнее пехотинца, но все-таки главная роль принадлежит пехоте, таким парням, как Вася Теркин. Так уж сложилась жизнь, что не провожала его на фронт девушка. А без любви - ох, как трудно - по собственному опыту знает рассказчик. Поэтому почти умоляюще: «Полюбите вы его, // Девушки, ей-богу!».

Авторские отступления, будь то лирические, публицистические, философские или комментирующие, - это лишний повод высказать мнение о войне и мире, осмыслить извечные проблемы Добра и Зла на земле. Как и в предыдущей поэме "Страна Муравия", в книге про бойца Твардовский выступает отменным мастером художественного слова. О чем бы ни писал поэт, о батальных сценах или картинах фронтового быта, о дружбе или любви, о гуманности или ненависти - везде ощущается рука большого мастера. Вспомните ситуацию, когда Теркин в приподнятом настроении духа (как же, - боец, вылечил руку) шагает в часть. Морозно, ветрено на лесной опушке ("На просторе ветер резок"), а тут, как назло, затор на дороге, не проехать, не пройти. Перечислением военной техники автор сознательно замедляет ритм - далеко-далеко вытянулись "танки, кухни, пушки, тягачи, грузовики...".

Кажется, нет конца и края застрявшей технике. Подвигаться бы надо, потолкаться, чтобы мороз разогнать. И вдруг обнаружилась у танкистов гармонь погибшего во вчерашнем бою товарища. Наблюдательность, житейский опыт, умение живописать - все собралось воедино в следующем эпизоде. Характерные движения, жесты сразу выдали

бывалого гармониста. Дабы проверить музыкальный инструмент, на что он пригож, играющий "Для начала, для порядка кинул пальцы сверху вниз". Это первые. Привычные для любого гармониста натренированные движения. Затем идет воспоминание мелодий, которые он когда-то наигрывал. Подбирая звуки, он, вслушиваясь в мелодию, наклонился ухом над гармонью, "шапку сдвинув набекрень". Наглядно все это, зримо показано поэтом, будто бы сам присутствовал среди пехотинцев и танкистов.

Но вот замерзшие товарищи напрямую просят его: "Знаешь, брось ты эти вальсы, Дай-ка ту, которую...". Совсем не надо называть "ту, которую", и так с полуслова ясно. Плясовую, конечно. И вот Теркин - "долой перчатку - оглянулся молодцом. И как будто ту трехрядку Повернул другим концом". Резко меняется ритмико-интонационное строение стихов, они зазвучали убыстренней, порывистей. Поплясать и потолкаться к гармонисту бегут со всех сторон. Мгновение - и пляска в самом разгаре. Шумно, весело на фронтовой дороге. Не хватает плясунам только звонкого стука о половицы, придающего еще больше задора и звукового эффекта. В валенках по снегу не просто отбивать дробь - от них глуховатое притоптывание получается. Поэтому можно понять выкрикивающего:

Эх, друг,

Кабы стук,

Кабы вдруг -

Кабы валенки отбросить.

Подковаться на каблук,

Припечатать так, чтоб сразу,

Каблуку тому - каюк!

Разбивкой разностопного хорея со все большим и большим увеличением гласных в строчках (от 2-х до 7) поэт создает зримую плясовую картину. Удачны здесь и короткие ударные слова ("друг", "стук", "вдруг", "круг"), одновременно рифмующиеся (создается как бы внутренняя рифма) и передающие эффект движения.

В основном книга написана 4-х стопным хореем. Но в необходимых случаях (в диалогах и в наиболее напряженных эмоциональных моментах) переходит на разностопный хорей. Легкости стиха способствует частая астрофичность, диалогизация речи, разнообразие рифмующих стиховых пар: перекрестная, параллельная, опоясывающая. Автор часто использует повторяющиеся слова, заостряющие авторскую мысль.

"Василий Теркин" сразу же после публикации приобрел множество друзей. Книгой зачитывались советские читатели. Успех ее бы настолько большой, что Твардовский уже в 1954 году вновь вернулся к этому образу, написав сатирическую поэму "Теркин на том свете" (опубликована в 1963 году), разоблачавшую советский бюрократизм во многих сферах народного хозяйства, в учреждениях крупных чиновников, в редакциях газет. Поэма эта, прежде всего, сатирическая и направлена против догматической системы мышления, против засилия руководящих указаний, мешающих деловому развитию жизни. На том свете оказалось все ничтожное, все бюрократическое, мешающее нормально жить советским людям. Автор думал таким образом избавить общество от всех отрицательных пороков. Захоронение это сопровождается едкой сатирой, саркастическим смехом, ехидной улыбкой, скрытой иронией.

Что же увидел на том свете храбрец и весельчак Вася Теркин? Перед его изумленными очами предстали многочисленные чиновничьи столы и всевозможные странные отделы (стол проверки и перепроверки, отделы учета, контроля и согласования и т.п.). Сами названия газеты выдавали себя с головой: редактор "Гробгазеты", "доктор прахнаук", "пламенный оратор", "преисподнее бюро"... Было от чего изумиться и взволноваться честному человеку. Понаблюдав за всеми этими "порядками", встретившись с откровенным хамством и очковтирательством, он понял, что ему нет места в царстве бюрократии.