C. Нариньяни - Шарик

Я хотела бы видеть Стулова!
Вам Владимира Александровича? Вахтер сочувственно смотрит на посетительницу и спрашивает :
- Сами Владимира Александровича бить будете или позовете братьев на помощь?
- Как бить, за что?
- А вы разве не знаете, за что Стулова бьют?
- Нет!
- Об этом вся Казань знает.
- Я не здешняя.
- Не здешние-то и лютуют. Приедут, вызовут Стулова к воротам - и будь здоров. Многие его за прическу таскали, а вот вам не повезло.
- Да я не за тем сюда приехала.
- Знаю, знаю,- заговорщицки прошептал вахтер,- я бы и для вас, барышня, вызвал Владимира Александровича к воротам, да нет его у нас. В больнице он теперь.
- Заболел? - испуганно спросила посетительница.
- Хуже! В Шариках он там ходит.
- Как это в Шариках?
- Известно как, по блату, дружки посодействовали. Посетительница еще раз потерла виски. Но увы... понять вахтера было трудно. А понять хотелось. Дело в том, что Стулов приходился посетительнице женихом, ну, а поскольку судьба нареченного волновала невесту, то девушка потребовала, чтобы ей объяснили, каким образом ее жених стал Шариком.
Девушку было жаль. Чувствовалось, что многого она не знала, и, прежде всего, не знала, что ее жених был в одно и то же время и мужем. Причем мужем не одной, а нескольких жен сразу.
Живя в Казани, Владимир Александрович чуть ли не в каждом волжском городе имел по супруге. Куда приезжал в командировку, там и устраивал очередную свадьбу. Каждую из своих жен Стулов называл и любимой и единственной. И каждую, конечно, обманывал. И вдруг обман открылся. Жены списались между собой и съехались в Казань. Прямо с вокзала каждая жена спешила в гараж аэропорта и учиняла там публичную выволочку своему неверному супругу. Ах, если бы дело ограничилось только синяками и царапинами! Но, увы! На Стулова пошли походом не только обманутые жены, но и комсомольская организация, членом которой он состоял, и представители прокуратуры. В общем, многоженец, как говорят шахматисты, оказался в остром цейтноте. В жизни Стулова наступил такой момент, когда ему во что бы то ни стало нужно было улетучиться с горизонта. Бежать поездом или самолетом не имело смысла,- Стулов знал, что и в поезде и в самолете его быстро бы задержали и заставили возвратиться обратно в Казань.
Но как же тогда уйти от наказания? И вот тут на помощь распущенности пришел, как сказал вахтер, блат. У завгара аэропорта оказался дружок - завгар больницы. В тот день, когда Стулов должен был явиться к прокурору, этот друг Заехал за многоженцем в машине «Скорой помощи» и сказал:
- Едем!
- Куда?
- В больницу!
- Но у меня же нормальная температура,- ответил Стулов.
- Температура при твоей болезни не играет роли. Главное для тебя научиться бегать на четвереньках.
- А прокурор?
- Мимо этого проедем не останавливаясь.
- Милый, вот за это спасибо.
Стулов на радостях бросился сначала на грудь своему другу, затем опустился на пол и с такой скоростью пустился на четвереньках по лестнице, что больничный завгар еле-еле нагнал его у ворот нервно-психиатрической лечебницы. Стулов вошел в новую роль очень легко. Он с таким энтузиазмом изображал годовалого щенка, с таким восторгом хватал за ноги всех проходящих санитарок, что его пришлось пропустить в кабинет врача вне очереди. Стулов и к врачу подлетел на четвереньках.
- Кто это? - спросил врач.
- Это я, Шарик,- жизнерадостно ответил Стулов и правдоподобия ради дважды лизнул своим шершавым языком руку доктора.
- Что с вами? - спросил доктор.
- Да вот, ума лишился,- еще жизнерадостнее заявил Шарик и наполнил кабинет врача шумным, веселым лаем.
Больной явно переигрывал, и для того чтобы не допустить дела до перебора, слово на правах местного человека взял больничный завгар.
- Доктор, помогите моему другу. Излечите вы его, Христа ради, от этой собачьей болезни.
И доктор разжалобился. Он поместил многоженца в буйное отделение, заверив обоих завгаров в скором и благоприятном исходе лечения.
Стулов, как, очевидно, догадались читатели, ушел от заслуженного наказания. Ни административные власти, ни комсомольская организация не могли, конечно, привлечь его, находящегося в психиатрической лечебнице, к ответу. Ни у одного человека не поднялась рука на больного. Да и что взять с Шарика? Сначала закрыл дело прокурор, затем сделал то же самое комсорг, наконец разъехались по своим городам жены. В казанском аэропорту наступил полный штиль. Все забылось, успокоилось. Стулову не нужно уже было больше прятаться в лечебнице. Шарик перестал скулить, вилять задом, он поднялся с четверенек и, распрощавшись с медперсоналом, отправился в гараж.
Шоферы очень предупредительно встретили своего выздоровевшего зава. Многие из них верили в болезнь Стулова, полагая, по простоте душевной, что распутный образ жизни завгара и был проявлением этого самого бурнонервного заболевания.
- Вот теперь,- говорили шоферы,- когда человек излечился от собачьей болезни, он и в своей личной жизни наведет порядок.
Но надежды товарищей были напрасными. Шарик не стал наводить порядок у себя в быту. Не успел он выйти из больницы, как тут же с ходу справил две свадьбы: сначала одну, а через месяц другую. В общем все в жизни Стулова осталось по-старому, и женам снова приходилось бить его у многострадального гаражного порога.
Мы не против публичных выволочек, обманщиков не грех протащить иногда носом по паркету. Но все же спасение утопающих не должно быть делом рук самих утопающих. И уж коли работникам прокуратуры известно, какой болезнью страдает Шарик, то они должны оградить окружающих от очередного приступа этой собачьей болезни.