C.Н. Кондрашов "В Аризоне..." - Туба-Сити

И вот, наконец, индейская земля, поселок Туба-Сити на западной границе резервации навахо. Старый, единственный тут мотель, с тем же именем - «Туба-Сити».
Построен мотель религиозной сектой мормонов, в числе других осваивавших американский Запад. Они, собственно, и основали Туба-Сити в 1878 году, незаконно отхватив часть территории, которая по договору с правительством США была оставлена за навахо. В 1902 году Вашингтон выкупил у мормонов эту землю и снова передал ее резервации. Крепкая кирпичная кладка старого мотеля осталась от мормонов и вызвала у меня в памяти полузабытый маленький старый «рестхауз»  в городке Эль-Обейд, утонувшем в песках суданской провинции Кардофан.
В комнате подслеповатые окошки, колченогая мебель, рваные простыни... Нет только тут кондиционирования воздуха по-эль-обейдски, худого и черного суданского паренька, который, помнится, стоя за окном на солнцепеке, мерно тянул и отпускал веревку, приводя в движение укрепленное в комнате под потолком большое опахало.
«Тут вроде бы другое государство»,- сказал при первом знакомстве управляющий мотеля. И добавил: «Больше похоже на Мексику, чем на Соединенные Штаты».
Не был он в Эль-Обейде...
Однако по порядку. Автобусов или другого регулярного транспорта между Флагстаффом и Туба-Сити нет. Но Орацио Джусти сдержал обещание - выделил студента с автомашиной, веселого парня по имени Джим со звучной фамилией Элегант.
День выдался чудесный. Снег таял вовсю. Жаркое, веселое апрельское солнце искрилось в лужах. С флагстаффского плоскогорья спустились в красноватую пустыню, где снега не было и в помине. Проехали «монумент природы» - вулкан Сансет: широкие пористые полосы застывшей лавы и вулканический пепел, осевший пухлыми холмами, у которых очертания старомодных академических ермолок.
Джим просил звать его Яшей. Типичная для Америки смесь. Дед по матери - югослав, имел семнадцать детей и прожил «великую жизнь». Отец из итальянцев, занимается оптовой торговлей пивом. Родился Джим-Яша северо-западнее, в штате Юта, где до сих пор живут его родители. Но Юта считается мормонским штатом, и в тамошнем университете - засилье мормонов. Католик по вероисповеданию, Джим Элегант сбежал от мормонов в Аризонский университет. Здесь раздваивается между двумя языками - французский хорошо знает, но русский выгоднее, больше платят. «Как быть?» - допытывался у меня Джим-Яша. На английском. Оборотистый, практичный, цепкий американский парень. Отец его не балует, держит в черном теле, но удачные деловые начинания поощряет. Яша умеет водить самолет, в восемнадцать лет получил права пилота, и - вот она, Америка,- на паях, он и еще семь ребят примерно того же возраста, купили маленький биплан. И уже подыскал себе невесту, с которой познакомил меня накануне,- симпатичная девушка Мэри Элизабет. Зовет ее Лизонькой. Собираются венчаться в сентябре.
Все это он охотно рассказывал мне, молодой человек, гордый своими успехами и готовый воспользоваться опытом и советом нового взрослого знакомого, и, кроме того, мы пели с ним по-русски «Подмосковные вечера», и чем дальше продвигались на север, тем меньше было кедров и сосен, и потом дорога надолго вошла в голые скалы древней пустыни, где Джим не упустил случая остановиться и немного провести меня по древней «тропе динозавров» с трехпалыми неуклюжими отпечатками на камне.
Неподалеку от этой тропы как раз и лежит Туба-Сити - километр одной-единственной улицы, усаженной старыми вязами, с зданиями школы и больницы, домами служащих ВИД - Бюро индейских дел (которое, входя в министерство внутренних дел США, опекает индейцев), учителей и врачей и офисом агентства Туба-Сити. Агентство - это тоже от Бюро индейских дел. Территориально резервация навахо делится на пять агентств (или управлений), и Туба-Сити-административный центр самого западного агентства.
Мы подъехали к старому мотелю. Нарисованная на шаткой двери красная стрелка метила в кнопку звонка, и на звонок вышел пожилой, бодрый, по-домашнему одетый человек, который по полномочию какой-то большой корпорации, не гнушающейся и индейскими скудными долларами, заведует тут мотелем, а также бензоколонкой, кафетерием и торговым постом (факторией). Он провел здесь уже семнадцать лет, в краю, который, по его определению, больше походит на Мексику, и стрелка на запертой двери протянута к звоночку, потому что в отеле его обычно нет, большую часть времени он проводит в магазине, который через кладовку соединен с мотелем, но своим фасадом обращен в противоположную сторону.
Джим-Яша Элегант, выгрузив меня с портфелем и чемоданом, развернулся и отбыл обратно, весело помахав мне рукой, и вслед его машине я глянул с таким чувством, как будто оборвалась последняя ниточка, связывавшая меня с привычным миром. Убогая комнатенка, наглухо заколоченные окна, телевизора и телефона нет.
Надо, однако, обживаться и тут. Не теряя времени.
И, расспросив дорогу у хозяина, пешочком под вязами я зашагал на свидание с мистером Джеймсом Хоуэллом, шефом агентства Туба-Сити, самым главным местным человеком, посланцем американского правительства - «Большого Белого Отца». Был ли он предупрежден о появлении советского корреспондента в его краю? Не могу судить. Но с распростертыми объятиями не выбежал навстречу, и пробиться к начальнику этой захолустной дыры оказалось не так уж просто. Была и приемная, и секретарша. И ожидание, как будто мистер Хоуэлл без передышки ворочал государственными делами высшей важности. Не сразу подействовал мандат «Всем, кого это может коснуться», переправленный через секретаршу. Но для меня это была первая встреча с чиновником по индейским делам, первое испытание в резервации. Добравшись до Туба-Сити от самого Нью-Йорка, я не мог отступить.
И мистер Хоуэлл это понял.
В его кабинете не пахло ни Суданом, ни Мексикой-чисто американский стандарт. Осененный из угла звездно-полосатым флагом, поднятым на комнатном флагштоке метра в два высотой, за солидным матово поблескивающим столом орехового, дерева, покачиваясь в кресле с откидывающейся мягкой высокой спинкой, сидел типичный американский чиновник, служащий американского правительства. Встав и поздоровавшись, Джеймс Хоуэлл снова расположился в кресле и, чуть отъехав, вдруг закинул на стол ноги в новеньких крепких полуботинках с толстыми кожаными подошвами, и этот, опять же типично американский, жест не рук, а ног говорил, что шеф агентства Туба-Сити, может быть, и колебался, принимать или не принимать советского корреспондента, но, приняв, вполне владеет собой и готов к непринужденной, с ногами на столе, беседе.
И тем не менее он смотрел на меня подозрительно и настороженно. И, не дав мне вопросами обозначить круг моих интересов в резервации, как будто и заранее зная этот круг, Джеймс Хоуэлл перешел в контратаку, двинув на линию прорыва самое излюбленное и самое эффективное, на его взгляд, орудие - свободу.
- Надеюсь, по дороге сюда вы обратили внимание, что у нас нет ни контрольно-пропускных пунктов, ни заграждений и заборов,- сказал он, колюче поглядывая через свой стол.- Вы заметили, где пересекли границу резервации? Не заметили? Так вот, живущие здесь индейцы - свободные люди. Они могут уехать в любой момент и в любой момент вернуться.
И, не став ходить далеко за примерами, взял примером самого себя. Нет, он не житель резервации, не навахо. Но это не столь уж существенно. В его жилах, если хотите знать, течет индейская кровь, на три восьмых он ирокез из Оклахомы, но видите - приемная с секретаршей, кабинет, должность начальника и ноги, по-американски, не по-индейски, закинутые на стол. Он воодушевился, ноги на столе уже мешали ему. Сняв их и придвинув большой блокнот желтой линованной бумаги, мистер Хоуэлл для убедительности набросал карандашом свое родословное древо, его предки повисли на ветвях небрежными квадратиками. Он пояснил, Что сотрудники ВИД должны непременно иметь какую-то долю индейской крови, не меньше одной четвертой. И из его слов следовало, что эта индейская часть их крови и дает им право жестко указывать остальным индейцам на главную тропу, которую рано или поздно предстоит пройти - тропу ассимиляции, растворения в американском обществе, отказа от племенной культуры, традиций, образа жизни.
Излагая это кредо, Джеймс Хоуэлл был прям и откровенен.
Потом снял телефонную трубку.
- Мисс Джоргенсон? Говорит Хоуэлл. У меня здесь репортер из России. Да, да, из России. Не удивляйтесь. Покажите ему нашу школу. Что? Покажите все, что захочет увидеть. У нас ведь нет секретов, не так ли?
Он не откликнулся на мою просьбу показать индейскую деревню, которая, говорили мне, находится в двух милях от Туба-Сити,- похоже, что гам были секреты. Но школу решил показать.
И я поехал в школу и провел там целых три часа. Мисс Джоргенсон, директриса, не жалела времени, и ей было что показать.
Это большая хорошая школа-интернат, где дети учатся и живут. Существует около пятидесяти лет. Недавно переехала в новое просторное здание. Восьмилетняя. Бесплатная - все расходы, по старому, 1868 года, договору с племенем навахо, оплачивает федеральное правительство. Для детей навахо, живущих на территории агентства Туба-Сити. В ней учатся больше тысячи мальчиков и девочек в возрасте от шести до шестнадцати лет.
Мне показывали светлые классы и коридоры, двухэтажные ряды коек в общежитии, столовую с механизированной кухней - детей кормят три раза в день.
Мисс Джоргенсон все объясняла. Навахо не имеют своей письменности и потому изучают в школе английский язык. Им преподают арифметику и математику, ботанику, зоологию, физику, анатомию, историю. И кое-что еще, например элементарные манеры - как вести себя индейцу, очутившись в цивилизованном обществе. Их учат чистить зубы, быть опрятными в одежде, пользоваться вилкой и ножом, составлять обеденное меню и т. д. Чтобы они не потерялись и не растерялись в незнакомом Огромном мире за пределами резервации, детям, пришедшим в школу из индейских хижин-хоганов, сплетенных из глины и камней, этот мир исподволь приоткрывают, их возят на экскурсии, им показывают аэропорты, железнодорожные вокзалы, магазины и вообще города - пугающие средоточия людских масс, машин, зданий, дорог. Есть фотокружок, кружок маленьких умельцев-кустарей, которые собирают камни и делают самодельные кольца, кружок индейских танцев. Спортивный зал. Библиотека...
В школе-интернате сорок два дипломированных учителя. Увы, лишь трое из них - навахо, и тут в голосе мисс Джоргенсон появились извиняющиеся нотки. Три-это мало, три-это никуда не годится, но должна вам сказать, что помощников учителей мы отбираем из индейцев. Язык навахо, кроме тех трех, учителя, увы, не знают, и в школе лишь дети разговаривают между собой на родном языке. Конечно, от этого возникают трудности, проблемы общения и понимания, не скрывала и этот секрет мисс Джоргенсон, зато педагоги в основном превосходные, преданные своему делу, из разных штатов, разных верований - католики, протестанты, мормоны, иудеи, но уважают религию и традиции навахо, изучают их культуру, хотя зачем строить иллюзии, путь, который так или иначе предстоит пройти индейцам,- и тут мисс Джоргенсон вторила мистеру Хоуэллу,- это ассимиляция. И чем лучше образование, тем легче им пройти этот путь-сам по себе, что и говорить, очень и очень нелегкий.
Мисс Джоргенсон изъяснялась в любви к маленьким навахо, хвалила их природный ум и смышленость, уверяла, что только с ними она и хотела бы работать до конца дней своих,- и у меня нет оснований сомневаться в ее искренности.
Тем более что она обнаруживала истинное понимание, рассуждая о трудностях психологической адаптации индейских детей. Приехав из пустыни, из родительских хоганов, где жизнь сливается с жизнью природы и весь мир с детства знаком, как свои пять пальцев,   они сталкиваются с таким обилием новых незнакомых и невероятных вещей и понятий, которое подавляет, гнетет их и заставляет сопротивляться, бунтовать-из инстинкта самосохранения. Там, живя в хоганах, они вольны, свободны, эти дети природы. А тут цивилизация - не только разрывающий сознание «взрыв информации», но и покушение на свободу (что бы ни говорил Джеймс Хоуэлл), жизнь по команде, унылый, заведенный раз и навсегда порядок, дисциплина. Представьте потрясение маленького навахо.
Но большинство, по словам директрисы, так или иначе перестраивается и приспосабливается, рано или поздно свыкается с новым образом жизни. Хотя немало случаев, когда дети убегают из школы домой. Особенно из четвертых и пятых классов, в переходном возрасте, на половине школьного пути. Иногда их приводят назад родители, иногда за беглецами школа-интернат отряжает своих людей. Иногда они так и не возвращаются...
Мы заходили в классы на занятия. В первом классе меня сфотографировали с самыми маленькими учениками и ученицами, напряженно уставившимися в фотоаппарат. Мальчики все были коротко стрижены, в ковбойках, девочки - в платьицах, с прямыми черными волосами. На уроке они разучивали цифру «9», немножко говорили по-английски и для гостя хором исполнили уже разученную популярную американскую песню «Америка красивая». Среди учебных пособий в классе были игрушечная газовая плита и стиральная машина.
В седьмом классе шел урок обществоведения. Оказалось, что недавно «проходили» Советский Союз, Россию, Мисс Джоргенсон предложила мне задать ученикам несколько вопросов.
- Как называется столица Советского Союза?
- Москва, Москва...- раздались уверенные голоса.
- Сколько жителей в Москве? Молчат. Потом тянутся две руки.
- 27 миллионов человек.
- Нет, 27 тысяч...
Учитель обществоведения передал мне сочинения учеников о Советском Союзе. На вопрос о самом популярном спорте в Советском Союзе одна ученица, не колеблясь, ответила-балет. И далеко не все плоды индейского просвещения в Туба-Сити были такими безобидно смешными...
В образцовой школе-интернате действительно не было секретов, кроме одного, но ведь и его не скрывала мисс Джоргенсон. Это не просто учебное заведение. Это-санпропускник, пункт по ускоренной ассимиляции. В школьных классах подписывают акт отречения от своего народа.
Цивилизацию в Туба-Сити представляет не только американское государство (школой-интернатом), но и частный бизнес. И к этому второму форпосту «господствующей культуры» повезла меня мисс Джоргенсон после осмотра школы.
В двух милях на юго-запад от Туба-Сити стоит у дороги желтого цвета приземистый дом - торговый пост Керли. Что это такое? Торговый пост совмещает функции сельмага, фактории, где происходит обмен товаров, ломбарда, куда закладываются разные вещи и драгоценности.
У двери недвижным языческим божком сидел самый натуральный древний индеец в черной шляпе с прямыми полями, с морщинистым старушечьим лицом. За кассой стояла миловидная индианка, Несколько женщин навахо в цветастых цыганистых юбках и шалях присматривались к пестрым, броским этикеткам на жестянках и картонках, которые доставила в аризонскую пустыню американская цивилизация. За домом была вырыта яма, имевшая вполне конкретное назначение,- утонув чуть ли не по шею в подвешенном над ямой длинном мешке, размахивая руками и с трудом сохраняя равновесие, ходуном ходил, плясал индеец, уминая шерсть. Там, с заднего хода, навахо сдают шерсть и мясо.
А властвовал над всем голубоглазый холеный здоровяк в тугих джинсах и шляпе вестерн на красивой бритой голове. Владелец торгового поста. Чистокровный «англо», как зовут индейцы белых американцев. Он приветливо улыбнулся мисс Джоргенсон, протянул мне крепкую ладонь и согласился удовлетворить мою любознательность.
Продукты в картонках, банках и склянках, к которым приглядывались индианки, меня не заинтересовали - это сокращенный набор любого американского супермаркета. Голубоглазый здоровяк, бряцая ключами, провел нас в кладовую, за металлическую решетку, раздвигаемую, как гармошка, и обитую сталью дверь. Глаза разбежались. Там был, ни дать ни взять, филиал музея индейского искусства - и побогаче того, что показали мне в Флагстаффе. По стенам этого немалого помещения без окон висели десятки широких кожаных, расшитых серебряными узорами поясов (их носят и мужчины и женщины навахо)-с большими бляхами из серебра, украшенными тонкой красивой насечкой. Над поясами, а также за стеклом шкафов едва ли не сотни ожерелий, браслетов, бус. Старинные ружья, седла, сбруя. Ковры и коврики ручной работы.
Я увидел поэзию навахо, их любовь к неброской красоте, к благородной скупой игре серебра и бирюзы в древних бурых прожилках. Как шерсть и мясо, эта редкая красота обменивалась на соль, крупу, муку, сахар, консервы. Красота, узнал я, текла неиссякаемым ручьем. По словам владельца, каждый день приносят ему эти «вещицы».
Вынув из шкафа, он покачал на ладони ожерелье с большими камнями бирюзы, уложенными подковой на серебре,- на счастье.
- Это старинная вещица. Долларов на пятьсот потянет...
Я посмотрел на ярлык, привязанный ниточкой к ожерелью. Его заложили за восемнадцать долларов. Здоровяк не смутился.
- Ну что ж, и выкупят за восемнадцать плюс пять процентов.
- А если не выкупят, за пятьсот продадите?
- За пятьсот и продам.
Внешне ничего в нем нет от известных литературных образов ростовщиков - Шейлока, Гобсека, Скупого рыцаря, но суть та же.   Впрочем, желая мягчить впечатление, он объяснил, что дает своим клиентам полгода на выкуп заложенных вещей и может продлить срок еще на два-три месяца, еспи из-за какого-то чрезвычайного события-свадьбы, смерти, рождения - они не наберут денег вовремя. Он умеет ждать и не обострять без нужды отношения, зная, что свое - и немалое - ухватит.
-  Почему же они несут вам свои семейные драгоценности, реликвии?
-  Они не заботятся о завтрашнем дне. Есть сегодня доллар - истратят, а завтра что бог пошлет.
- Значит, прибыльное у вас дело?
- Работать много приходится. С утра до вечера на ногах. И живешь тут же.
-  А дело-то все же прибыльное?
-  Работать много приходится...
Он проводил нас к выходу. Покупательницы оробело посторонились. Морщинистый старик покинул свое насиженное место у двери и стоял у прилавка, тайком оглядывая хозяина с дородной белой дамой и иностранцем в клетчатом пиджаке.
На обратном пути мисс Джоргенсон, директор образцовой школы-интерната, любящая индейских детей и приобщающая их к «господствующей культуре», говорила о торговце с почтительным уважением: богатейший человек и порядочный - назначает индейцам справедливую цену, снисходит к бедным учительницам, иногда без наценки продает им старинные вещицы. У школы деловые отношения с ростовщиком - и вполне мирное сосуществование.
И вот, поужинав в кафе возле бензоколонки, где музыкальный ящик-автомат наигрывал популярный итальянский мотивчик и три парня заигрывали с тремя девушками, я вернулся в свою мормонскую келью, чтобы записать впечатления дня. Темно и тихо, лишь за стеной, в соседней комнате, ворочается во сне школьный инспектор, с которым тоже успел познакомиться. Завтра он обещал захватить меня в Уиндоу-Рок - главный административный центр резервации.
Листаю сочинения о Советском Союзе учеников седьмого класса. Среди них попадаются и рисунки. Один старательно нарисовал красный флаг с серпом и молотом, второй - Николая II, «последнего царя России». У третьего под изображением кремлевских соборов и колокольни Ивана Великого написано: «Кремль - это центр московского правительства, Белый дом России».
Питомцы мисс Джоргенсон больше в ладах с географией, чем с историей, и, конечно, проглядывает в сочинениях та тема, которую избрал в нашей беседе Джеймс Хоуэлл, уполномоченным Вашингтона в Туба-Сити. Тему эту школьники разрабатывают на своем уровне. «У России есть большая страна под названием Советский Союз,- пишет некая Кэти Спинсер.- Никто точно не знает, сколько людей живет там. Свобода в России не всегда так свободна, как в Соединенных Штатах...» Сэкли Кли подхватывает этот мотив: «Им не разрешают читать газеты, слушать радио, смотреть телевизор и делать другие вещи, которые мы делаем в Соединенных Штатах. В Соединенных Штатах мы можем учиться столько, сколько захотим, и работать на разных работах...»
Смеяться или плакать, читая все это,- и где?!
Между прочим, управляющий мотеля тоже показал мне вечером кладовую, набитую индейским серебром и бирюзой. За еще более прочной дверью- бронированной, с наборным замком, как у сейфа.
Зазвал на свою жилую половину, рассказывал, показывал. Одного кредита, под заклад и зарплату, Он сейчас выдал на семь тысяч долларов десяткам и чуть ли не сотням индейцев. Я смотрел его картотеку кредиторов, он делал пояснения. Вот индианка. С детьми. Муж бросил. Получает помощь от правительства.
- Значит, кредита больше, чем на сумму помощи, я ей не дам. Вот рабочий. Видите, написано - сто долларов. Это его зарплата за две недели. Больше, чем на сто долларов, кредита от меня не получит.
Многие в кредит берут продукты.
- Чем больше зарабатывают, тем хуже питаются,- говорит мой собеседник,- Почему? Когда денег больше, сразу покупают в кредит автомашину. А потом, глядишь, и телевизор, одежду. И взносы по кредиту, один за другим, только на них и хватает. И едят одни бобы, бегут ко мне за продовольствием. Опять в кредит...

Далее: Окно в Скале

ОГЛАВЛЕНИЕ