Рекомендуем

Филфак Главы C.Н. Кондрашов "В Аризоне..." - Прощание


C.Н. Кондрашов "В Аризоне..." - Прощание

07.11.2011 20:59

Вот и все. До свидания, Уиндоу-Рок! Здравствуй, Галлап,- и тоже прощай! Маршрут, составленный там, откуда не разглядеть этих мест, теперь как смирительная рубашка,- тесно, больно, ни рукой, ни ногой не шевельнуть, и не снять, не сбросить. Сроки истекают, и расписание   поездки катапультой выстреливает меня из глубинки сначала в город Санта-Фе, прославленный своим мексиканским колоритом, а потом и в Нью-Йорк. Все оказалось и короче, и длиннее, чем я предполагал. Короче, потому что даже не ковшом, а лишь ладонью зачерпнул из реки этой жизни, которая текла до меня и будет дальше течь, не заметив появления и исчезновения еще одного человека на своих берегах. И длиннее, потому что в этих далеких, странных, незнакомых, но в чем-то предугаданных краях многое успело промелькнуть в сознании, о многом подумалось.
Не знаю, долгой ли будет память, вернусь ли сюда. Земля велика, и корреспондент-международник, которого профессия гонит к новым местам, не так уж часто возвращается на старые. Как ни жалей индейцев, все-таки не в их пустыне лежат главные темы и проблемы сегодняшнего дня и всего нашего тревожного термоядерного века.
Долго ли, коротко, но закругляешься, и от этого- чувство облегчения, и впору вслед за классиком воскликнуть: «То ли дело, братцы, дома... Ну, пошел же, погоняй...» И получается, что не только смирительная рубашка маршрута, но и собственное твое нетерпение зовет в обратную дорогу, что именно на десять дней завел ты свои внутренние часы, собираясь в Аризону к индейцам, ровно на десять суток - от вечернего приземления с небес в глубинке Флагстаффа до сегодняшнего послеполуденного часа, когда собрал вещички в номере «Уиндоу-Рок лодж» и задернул занавесочки на окне, которое было еще одним-каким уже?! - окном в мир, когда разворошил носком ботинка свежий бугорок всепобеждающего здешнего песка и в последний раз закрыл эту дверь за собой.
Спасибо, мистер Нельсон, за кров и приют.
Дай бог тебе хорошего жениха и какого душа хочет счастья, индейская Софи Лорен за стойкой кафетерия, красивая и неулыбчивая, стесняющаяся щербатинки во рту; я видел однажды, как во все глаза смотрела ты, завидуя, на белых красавиц, слепивших   улыбками с телеэкрана, и сама вдруг улыбнулась, забыв о своей щербатинке, парню с лицом туркмена и стриженым затылком-он так и таял от твоих излучений.
Прощай, нерукотворный индейский сфинкс, око гранитной скалы,- может быть, и нет ничего в твоем вечно пустом взоре, кроме кусочка неба, но ты будешь и впредь взирать на этих людей, знакомых мне и незнакомых, на их офисы, которых не ожидал я увидеть в индейской резервации, жилища, машины, на их дни и годы, которых уже не увижу я.
Прощай, Чарли Гудлак, тебя-то я запомню на всю жизнь, ты утомил и даже напугал меня и обманул, так и не взяв на рыбалку с починенным спиннингом, но я не в обиде,- жаль только, что не поговорили вволю, наверное, ты мог бы многое рассказать, если бы не был занят опустошением банок с пивом «Курс».
Прощайте и не поминайте лихом, как говорят в стране, о которой вы знаете еще меньше, чем мы о вас...
Но это был второй за день-и окончательный - отъезд из Уиндоу-Рока. А первый, с возвращением, был утром. Руфи Сэндовал не забыла о просьбе, которой я надоедал всем, и с утра свела меня с одним из своих подчиненных, неким Полом, начальником службы вспомоществования уиндоу-рокского агентства резервации. Захватив папки с заявлениями о помощи и с результатами уже проведенных обследований, Пол выезжал на места.
Я подсел в кабину его пикапчика со следами пыли и песка на ветровом стекле. Достигнув развилки у Галлапа, направились на север по дороге 666 до поселения Нашита, Пустыннее становилось плоскогорье, реже попадались сосны-пинии, оживлявшие пейзаж, убавилось зарослей шалфея. Злой ветер бросал песком в машину.
Пол был малоразговорчив, но тоже как бы ненароком обронил вопрос: «А что у вас знают о «диких индейцах»?» «Диких» - ирония, обида, боль. И подозрение-не приехал ли и я на поиски «диких индейцев» и не для этой ли цели присоединился к Полу в его поездке. Он одно время занимался инженерным делом в Альбукерке, но вернулся в резервацию, так как хочет помочь своему народу. Так и сказал - с пафосом. И в службу вспомоществования попросился, чтобы быть ближе к народу, его нуждам. Сам родился в районе Туба-Сити, где до сих пор живут его родители. Там жизнь скуднее, чем в восточной части резервации, земля еще бесплоднее,
Поселение Нашита, куда мы приехали,- это прежде всего школа-интернат, очаг цивилизации с водокачкой, сносными на вид домами, посаженными тут и там редкими деревьями. Навахо живут в сторонке, на отшибе, подальше от дороги, поближе к песку и пустырям пустыни - в бревенчатых и каменных хоганах и в побеленных домишках типа тех,  что показал мне вчера Роберт Шарди.
На краю гряды голых холмов несколько хуторков, по три-четыре хижины в каждом. Съехав с асфальта, мы заколыхались по ухабам. Хуторки были пустыми, казалось, лишь псы, тощие, облезшие и ленивые, населяли их. Старуха показалась на пороге одного дома. Глухая. Пол кричал ей в ухо, разыскивая брошенную мужем женщину с детьми, которая просила о помощи. Ничего не слыша, старуха скалила беззубый рот. Каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, писал Лев Толстой, но зрелище бедствующих семей, неприкрытой, обыкновенной нищеты, видимо, всюду одинаково. Щепки-дровишки, сложенные у домов. Через открытую дверь-ветошь одежды. И железная печка - знак теплящегося домашнего очага.
Не найдя адресата, поехали дальше, к другому хутору. И снова не было людей. Пол остановился у выложенных квадратом кирпичей, подобия фундамента, намекающего на желание построить дом. В его папках была, среди других, просьба одной индианки- помочь ей достроить дом. Просительницы не было на месте, но Пол объяснил мне, что по существующему порядку помочь можно лишь тому, кто возвел стены под потолок, но не имеет денег на крышу. Возле фундамента, который жалким пунктиром кирпичей просил о подаянии, Пол дал мне полистать дело просительницы. Типичное. Четверо детей. Муж бросил семью. Без кормильца, без средств, без работы. Без счета в банке - об этом тоже сообщалось в подробном деле. Соцстрахованием не охвачена. Одну за другой я перебирал аккуратно подшитые бумажки. Вот первое обследование- и заключение: выдать чек на тридцать пять долларов. Там же предупреждение - это однократное, разовое пособие. Потом еще одно заключение: охватить программой помощи матерям-одиночкам. Таких матерей очень много. Мужья бегут, потому что не могут содержать семьи. Мне вспомнилась поездка в штат Кентукки - там безработные шахтеры тоже бросали жен и детей, скрывались, вынуждаемые и отчаянием, и законом, по которому фактически поощрялась безотцовщина, потому что лишь в отсутствии отца его дети имели право на пособие...
С пустыми руками мы вернулись из пустых хуторков, никому не оказав помощи.
Отвозила меня в Галлап противница «крысиных гонок», поклонница Достоевского и русского балета Ширли Уотчмэн, предварительно заказав по телефону в тамошней гостинице «Шалимар» номер для «важной персоны», «нашего почетного гостя». - Болтала без умолку:
- Меня часто спрашивают: «Как же вы здесь живете, в этой дыре? Какие же у вас тут увеселения?» Смешные люди. Удовольствий здесь больше, чем в городе. Я поначалу работала на торговом посту близ Лаптона, Какая прелесть! Какие просторы! Чудо «крашеной пустыни», очаровательные цвета песчаника! Ах, как жаль, что вы не побывали в тех местах, по-настоящему живописных...
Прощальным, восполняющим пробелы взглядом я вглядывался в местность. Галлап лежит ниже Уиндоу-Рока. Дорога шла под уклон - и впрямь просторы. Широкое всхолмленное, заросшее пиниями и шалфеем пространство, и на далекой границе буро-зеленого края обещанием еще одного мира, призывно-нереального, соблазнительно-меняющегося, вздымалась дымчато-синяя стена гор. Ширли роняла пепел, нараставший на кончике ее сигареты, небрежно держа руль левой рукой и поглядывая на меня, проверяя, какое впечатление производят ее слова. Чернявая, скуластая, курносая- ее беды, наверное, проистекали от некрасивости и, может быть, чрезмерной болтливости. Ее задор не мог скрыть одиночества и неустроенности жизни. Подумалось, что только для этой жеманницы я и стал «Бледнолицым Братом», которому можно было, вперемежку с восторгами, пожаловаться на неотесанность уиндоу-рокских жителей и примитивность их жизни. Люди у нее делились на смешных, забавных (funny) и милых, очаровательных (darming). Первых, конечно, было больше, чем вторых, Навахо -смешные люди, но с природным интеллектом. Галлап-забавный город, нигде тач не полагаются на кредит. А смешнее всех-американские туристы: приезжая сюда, они боятся, что в них из-за каждого куста или бугра будут пускать стрелы свирепые «дикие индейцы». А американские школьники пишут председателю племени (очаровательному человеку) забавные письма, называя его главным индейским чифом -вождем.
Там, в большом мире, где Ширли некогда жила и не смогла ужиться, куда вновь отправлялся и я после своей короткой командировки, для таких, как она, индейцев и индианок, резервация оставалась последним прибежищем, спасательным кругом, за который можно ухватиться, терпя крушение в «крысиных гонках», приманкой, магнитом простой, здоровой жизни. Великий, вечный, всемирный соблазн- убежать от цивилизации, найти избушку в лесу, вернуться в счастливое бесхитростное и безмятежное детство, где будет баюкать тебя и петь свои колыбельные песни мать-природа. Но где это детство и эта жизнь, если человек уже прошел через искушения и изведал соблазны, изгнан из рая. И Ширли, скрывшуюся в тихую заводь резервации, все равно носило между двумя берегами, и об этом-то, в сущности, и рассказывала она мне, «Бледнолицему Брату», на своем забавном и очаровательном языке.
Так мы добрались до мотеля «Шалимар» («Иностранцы обычно здесь останавливаются»), - и он глянул на нас не пустыми глазницами заброшенных домов на галлапской окраине, а огороженным решетчатым заборчиком, причудливо изогнутым, стерильно голубеющим бассейном для плавания «О, смотрите, у них тут бассейн!».
Поблагодарив Ширли, я простился с ней.
«Шалимар» - это слово перекочевало из Индии, из названия знаменитых садов близ Кашмира, а здесь в Галлапе обозначало мирок, отгородившийся от «всемирной столицы индейцев». Они присутствовали здесь лишь заочно, незримо- овеществленные в серебро и бирюзу под стеклом сувенирного киоска.
С индейцами я простился, еще не покинув их столицы.
И одним из актов прощания была встреча в номере с американским телевизором. Шло рекламное шоу с типичным развязно-лощеным ведущим, хлыщом, который царил на сцене и в зале, наподобие какого-то нового черта волоча за собой длиннющий хвост магнитофонного шнура и одаряя своим расположением кого хотел и как хотел -к восторгу и смущению одаренных.
Один номер сменялся другим - под рекламу шампуней фирмы «Карлейл». На сцене появились четверо приодетых, как женихи, мужчин. Они и в самом деле оказались новобрачными, и ведущий, еще не объявив условий игры, подмигивал им, давая понять, что номер будет не лишен пикантности и скабрезности. Он сказал, что сейчас произнесет фразу, но не до конца, а каждый из новобрачных должен ее дополнить. «Итак, внимание! В первую брачную ночь я был слишком... Номер первый, ваше слово?» - «Слишком нервный»,- отвечает номер первый. В зале смешки. «Номер второй?» Номер второй, как и номер третий, не находя своих слов, повторяет первого. «Слишком застенчив»,--отвечает четвертый номер.
Вызывают на сцену их молодых жен. Они сияют от счастья в лучах телекамеры, одеты и причесаны, как и положено в праздник появления на телеэкране. Они еще не знают условий игры и не слышали ответов своих мужей. Скабрезная улыбка на развязно-холеном лице ведущего. «Итак, внимание! В первую брачную ночь мой муж был слишком...» Три дамочки отвечают: «Слишком агрессивен». Четвертая угадывает ответ мужа: «Слишком застенчив». И выигрывает. Музыка играет туш. Сцена поворачивается, и на экране - мягкий большой диван, покойные мягкие кресла, симпатичный кофейный столик и два торшера по бокам дивана. Это приз. И победившая пара ошалело расхаживает среди этого неожиданно подвалившего добра, хлопает в ладоши, и телекамеры смакуют счастливое мгновение. И все это лишь пролог, все уступает место красотке с волнующе соблазнительными, слегка развевающимися волосами-идеальными благодаря шампуню фирмы «Карлейл»...
Я смотрел в это окно, совсем иное, чем в скале Уиндоу-Рока, и видел жизнь без железных печек, без дыр-дымоходов в потолке и тюфяков, наваленных у стены, веселую и легкую жизнь, где асе, казалось, доставалось даром. Если, конечно, поверить инсценировкам телевидения, этого самого ловкого режиссера нашего времени.

ОГЛАВЛЕНИЕ

 
Онлайн-сервис помощи студентам Всёсдал.ру Приобрести новую профессию удаленно Уроки английского для взрослых и детей